Оксана Обухова - Бегущий всегда одинок

Полковник вышел из каморки и увидел, что за ее порогом столпилась добрая половина цирковой труппы. Заинтригованные появлением дворцовых вестников артисты заполнили широкий коридор, и Саулу пришлось взмахнуть веером-кисточкой, требуя освободить дорогу.

Тут надо сказать, что этот жест чиновник сделал зря. На взмах кисточки отреагировала только цирковая собака – мелкая, но темпераментная болонка. Она с лаем бросилась на надменного посланника, и Саулу пришлось утратить важность, шустро юркнуть за спины трансформеров. А циркачи, как стояли плотной толпой, так и остались в неподвижности. Угрюмые и ждущие.

Шип наткнулся взглядом на взволнованное личико своей любимицы – юной канатоходки Милены. Девушка умоляла взглядом ответить на невысказанный вопрос: «Что случилось, почему тебя уводят?!» Похожая тревога читались и на прочих лицах. Шип улыбнулся:

– Все нормально, ребята. Все хорошо. Я схожу во Дворец…

– Ты вернешься?! – перебил Тимур.

Густав накрыл широкой ладонью худенькое плечо акробата и кивнул.

– Конечно же вернусь, Тимур. Не переживай.

Малолетний артист скривился, а Шипу показалось, что он готов расплакаться – дворцовый чиновник оформил свое появление со всевозможной помпой и заставил труппу волноваться!

Густав мысленно приласкал Саула «надутым недоумком», улыбнулся друзьям и, протискиваясь в толпе, чувствуя, как в спину дышат трасы, пошел по длинному цирковому коридору к служебному выходу.

На жаркой улице посланников и Густава ждала карета. «Хорошо хоть не тюремная», – разглядывая немолодого равнодушного кучера и пару лоснящихся лошадок, почему-то подумал Шип. После появления трансформеров полковник мог ожидать чего угодно – поражение в правах продолжит действовать еще восемь дней, а у него, как бывшего начальника охраны правительственной резиденции, влиятельные враги имеются.

Но карета, хоть и красовалась гербом дворцовой канцелярии, была вполне обычной, а рыхловатый дядька-кучер не имел оружия. И судя по тому, как мгновенно он вытянулся во фрунт при виде показавшегося Саула, тот и в самом деле не был пешкой в придворной иерархии.

Но это обстоятельство совершенно не польстило Шипу и не избавило его от подозрительности. За бывшим шефом безопасности не могли отправить второсортного слугу. «Но вот зачем к Саулу приставили двух трансов?» – Этот вопрос не оставлял полковника до самого Дворца.

Если встать спиной к портовой бухте и поглядеть на недалекие горы, оцепившие столицу с севера, то первым делом в глаза бросалась резиденция правителя, которую все называли попросту Дворцом. Величественное здание занимало огромное плато, оно как будто вырастало из скалы. В мире, где практически безраздельно правит магия, прямые линии, способные создать углы, считались дурновкусицей (ведь всем понятно, что в углах способна притаиться злотворная ворожба!). Плавные изгибы стен и крыш придавали Дворцу видимость легчайшей пены, что выдавилась из скальных пород, заполнила собой расщелины и вольно выплеснулась на плато, свисая полукруглыми наплывами над ущельем с севера.

Дворец всегда поражал Густава великолепием и совершенством линий. В полдень, когда солнечные лучи падали сверху на зеленоватые искрящиеся стены, он напоминал полковнику гроздь винограда, свисающую с титанической фруктовой вазы. Шип прекрасно помнил прохладу помещений резиденции и запах благовоний, курящихся в парадных залах. Огромные помпезные помещения церемониальных залов нынче редко посещались – Пантелеймон не выносил затратных празднеств, но дворцовые колдуны все равно окуривали их, спасая резиденцию от тлетворной магии. Любой, кто посещал Дворец, выносил на себе изумительные запахи, одежду, вобравшую в себя аромат благовоний, многие хранили поколениями, не стирали. И одежда – пахла. Пахла напоминанием о посещении, дарила благость и причастность к высшей власти. В простонародье считалось, что эти фетиши способны исцелять.

Густав к доверчивым согражданам не относился. Хотя и думал, что уверенность в хорошем способна помогать. Он как-то видел: рана, на которую его однополчанин наложил «волшебный» лоскуток от одежды прадеда, и вправду затянулась на удивление быстро. Вера – штука не последняя. Страх убивает, надежда исцелит и безнадежного больного.

Разъездная карета дворцовой канцелярии лихо подкатила к воротам внешнего периметра Дворца. Густаву не было надобности выглядывать в окно, он и сквозь стену кареты увидел как изумленно вытянулось лицо начальника караула – капитан тоже был видящим, пробив карету взглядом он мгновенно опознал приехавших и узнал в одном из них бывшего начальника. Большинство охранников Дворца принадлежало к касте Видящих, способных разглядеть упрятанное на телах оружие, увидеть скрытую опасность за дверью и даже скальным выступом.

Сохраняя на лице невозмутимую улыбку Густав первым спрыгнул с подножки кареты и поприветствовал однополчанина:

– Здорово, Март. Как служба?

Капитан Март быстро справился с изумлением и растянул губы во всю ширь. Откозырял полковнику.

Что было, прямо скажем, некоторым нарушением порядка. Каждый из касты Видящих знал, что гвардии полковник Густав Шип поражен в правах и исключен из ордена Охранников, являвшегося подразделением этой касты. А потому за жестом капитана стояло многое: вояки продолжали считать Густава своим и равным, случившееся с Шипом видящие признавали дикой несправедливостью и попранием их общих прав.

Полковник добродушно усмехнулся, но протягивать руку, чтоб поприветствовать однополчанина, не стал. Позже этот непорядок могли припомнить капитану. Шип попросту остался рядом, стоял полубоком к Марту и наблюдал, как важный сановник неспешно покидает повозку с фиолетовой чиновничьей блямбой на дверцах.

– Как у тебя дела? – негромко поинтересовался капитан. – Ты все еще там, в цирке?

В голосе Марта полковнику послышалось сочувствие, и Шип с равнодушием повел плечом:

– Да, мне там нравится.

Ему не нужно было поворачиваться к Марту, чтобы увидеть, как выражение сочувствия на лице гвардейца сменилось недоверием. Поверить в то, что прославленный в боях рубака дослужившийся до звания полковника доволен нынешним существованием – немыслимо.

Сказать по правде, три года назад Шип и сам бы плюнул в каждого, кто попытался б напророчить ему коморку на задворках цирковой арены. В те времена к цирку Шип был абсолютно равнодушен. И это мягко выражаясь. Выделывавших трюки артистов он считал шутами, рискующими головой на потеху публики. Их занятие казалась ему бесполезным ремеслом – хотите рисковать, так делайте это задорого или на пользу отечества. А так… под смех, за грошик… Чепуха и шутовство.