Тереза Тур - Империя Тигвердов. Память пепла

Мужчина вспомнил, что в квартире был еще какой-то побитый жизнью старик. Может, он хоть что-то знает.

Долго держал кнопку звонка. Его нервные переливы были слышны очень хорошо. Слишком хорошо. Как и то, что ничьих шагов не раздавалось.

Вызвать своих. Дождаться родного, слаженного топота по лестнице. Приказать:

– Ломайте!

Дверь снесли. В квартире – никого.

Исчез не только имперец, который так старательно и неумело прикидывался бродягой, что был совершенно на него не похож. Пропал и старик, что с ужасом наблюдал за их разговором.

Никого.

– Обыщите здесь все.

– Деньги в секретере. Много.

– Это они в переходе так неплохо зарабатывали? Или у них и было? – Боец запнулся о бешеный взгляд полковника. И замолчал, отводя глаза.

– Документов нет, – тут же заметил второй, отвлекая командира.

– А что вы хотите найти? – раздался насмешливый женский голос.

Полковник дернулся. Как… Как она здесь оказалась?

Перед ним стояла стройная женщина, внешность которой мгновенно обожгла сердце болью, ненавистью, злостью и тоской. Высокие скулы, смуглая кожа, вьющиеся крупными кольцами волосы, глаза… Цвета коньяка.

– Чкори! – с ненавистью выдохнул он.

– Чкори. – Женщина утвердительно кивнула.

С секретера взлетела огромная птица и переместилась незнакомке на плечо. Откуда? Он что, раньше ее не заметил, птицу эту? От взмаха крыльев по комнате закружились банкноты, с тихим шелестом опадая на пол. Открылась форточка, впуская свежий воздух. Мистика. Магия. Чертовщина! Как же он все это ненавидит!

Женщина смотрела на полковника не отрываясь и не мигая. Он отвел глаза первым. Непривычно. Это его взгляд подчиненные не выдерживали, это о нем легенды по отделу ходили. Боялись. О цыганском проклятии шушукались. А тут… Он – и первый сдался! Черт-те что…

Он присмотрелся к женщине внимательнее. Плащ старинного покроя с огромным, закрывающим пол-лица капюшоном она скинула с плеч и бросила рядом стоящему его сотруднику. Тот, конечно, поймал. Реакция хорошая, выправка – военная, но взглядом боец полковника не преминул одарить красноречивым. Да… Тоже, наверное, особа, приближенная к императору!

И тут он увидел пояс на ее платье. По позвоночнику пробежал холод. Такой же был у жены. И этот узор. Тая все рисовала его в тетради, которую вечно таскала с собой. А потом дочь сделала себе такую же татуировку на спине, чуть ниже талии. Он бы и не узнал, но за каждым шагом дочери следили его люди. И вроде понимал, что так нельзя, но ничего сделать с собой не мог. Боялся. Жену он уже потерял. А дочь…

Эта татуировка стала последней каплей в их и без того сложных отношениях. Он устроил скандал, и Тая практически перестала с ним разговаривать. Упрямая! В мать…

Полковник вздохнул и обратился к женщине:

– Кто вы? Вы из империи?

– Нет. Я – герцогиня Рэймская. Меня попросили помочь вам.

Паника. Страх. Холодный, липкий пот по спине. Сердце стучит в горле. Нечем дышать. Хочется заплакать, но даже плакать страшно…

Так уже было. Когда она вдруг осознала, что мама не придет. Никогда. И вот сейчас.

Черная спина мотоциклиста. Давление в висках, которое заставляет делать то, что делать не собиралась вовсе…

Она не может обернуться, но понимает, что там – где-то позади – упал как подкошенный Пашка Журавлев.

Они не раз фехтовали, оттачивая свои сильные стороны. Это было полезно и эффективно. Говорили только о масках, шпагах, приемах. Иногда вместе пили кофе в кафе спорткомплекса. Пашка открывал дверь, пропускал вперед, настаивал, что сегодня он угощает. Мог купить то, что она не заказывала – стаканчик мороженого, сок. Но больше между ними не было ничего. Его считали в группе заносчивым, хотя напрасно. Просто он был на голову сильнее всех. А потом Журавлев куда-то исчез. Вернулся, фехтуя, как бог! Один тот прием, что он ей показал, чего стоил!

В памяти всплыли каменные своды, горящие факелы, бледное лицо Пашки, оттененное белоснежным воротником. Высокие сапоги, боевая шпага. Такая… старинная. Его мама, Вероника Евгеньевна, преподаватель Таи истории – в длинном платье. И прическа. Так, наверное, в восемнадцатом веке ходили. Или в девятнадцатом? Бред!

А потом – он. Эдвард. Синие холодные глаза. Лежит на белых простынях, волосы стянуты сзади. И в переходе на Невском. Бродячий музыкант? Голос… Его голос! Шляпа, шарф и перчатки без пальцев, но вязаные, все это так нелепо летом! Щетина, волосы растрепаны… Кадр!

Да что ж это такое! Что за ерунда с ней творится последнее время? Она сходит с ума? Кто-то что-то подсыпает в еду или питье? Кто? Зачем? Она ест дома. Кофе, сок только в столовой института или кафе спорткомплекса. У нее отец – сотрудник ФСБ. Может, это как-то связано с ним? Надо понять, где она. Как здесь оказалась.

Голова закружилась. Замутило. Перед глазами снова падает Павел, и тонкая струйка крови бежит, затекая в трещинку на асфальте.

Гнев. Гнев обрушивается на нее девятым валом.

Она не позволит! Никому. И ни за что! Кто бы это ни был, какой бы силой ни обладал – она вырвется!

Замотала головой, отгоняя слезы. И вдруг сквозь их пелену поймала свое отражение в боковом зеркале мотоцикла.

И показалось… Или нет? Мелькнуло. Белый песок, по которому она любила писать кончиком шпаги стихи, а утром, проснувшись, записывать их в тетрадку. Море, что так манило синевой…

Не время думать об этом. Сейчас, когда шум прибоя заглушил рев мотоцикла, когда ветер, целуя, старается оторвать тебя от похитителя. Когда все внутри поет: «Свободна!»

– Свободна! – закричала девушка из последних сил и… упала на песок.

Приподнялась на локтях. Взвизгнула оттого, что море обдало ледяными солеными брызгами. Странная смесь ужаса и счастья, потому что вместо спины, затянутой в черную кожу – море, небо, белые скалы. Мир ее сна. Она… спит?

Тая услышала долгий болезненный стон. По позвоночнику ледяной змеей пополз страх.

«Шпагу бы…» – подумала девушка и представила ее себе: легкую, по руке. С простой гардой, убийственно острую. Не спортивную. Боевую.

Она тянулась, но никак не могла достать до шпаги, возникшей на глазах из ниоткуда. Думать, как же это произошло, было некогда. В голове сквозь дурноту и боль – голос похитителя: «Сюда-сюда-сюда… Помоги мне».

Звуки то сливались в яркую, невыносимую метель, то рассыпались на острые осколки. А потом снова собирались вместе, завораживая и подчиняя.

Но Тая упорно тянулась к шпаге. Отчего-то она была уверена – если коснется гарды – то сможет остаться собой. Сможет скинуть этот ужас. И победить!

Кожа чуть выше локтя лопнула, в рану забился песок. Саднило. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что с новой силой взорвалась в сознании, словно наказывая за неповиновение. Она сверлила дырки в черепе, требуя: «Подчинись! Подчинись! Подчинись!»