Вера Чиркова - Разбойник с большой дороги. Соратницы

– Спасибо, – пробормотал старший принц и бдительно глянул Фанье в глаза: – А почему ты так уверена, что он не захочет стать королем?

– Так ведь я его вырастила и знаю, к чему тянется его душа. Он даже родственников отца, которые выбрали его вожаком, хотел бы доверить кузену. Но у них имеет силу особый пояс, артефакт, который передать не так просто. А Рад кроме способностей оборотня имеет и способности белого ведьмака, и вот это его всегда влекло. Жизнь на воле рядом с морем и лесом, дружба с животными. И целительство, конечно, он даже алхимию в юности специально изучал.

– Мне тоже нравится море и лес, – по-взрослому вздохнул Бэрден. – А еще горы.

– Думаю, Дирард с удовольствием пригласит тебя в свое имение или в этот замок. Ее величество подарила его вашему брату за победу над мятежниками Донгера. А теперь пора идти умываться и переодеваться, здесь свои, особые порядки и особая одежда. И отменены все титулы и звания.

Вал ледяной воды обрушился сверху, на несколько мгновений лишив Мишеле возможности дышать и даже думать. Он мог только трясти гудящей и странно легкой головой и судорожно отплевываться, безуспешно пытаясь выдернуть из зажимов распятые в стороны руки.

– Ну, очнулся, красавчик? – с ядовитой усмешкой спросил некто, пока невидимый, неприятно знакомым голосом. – Припомнил наконец, кто был в гостях у твоей королевы?

– У меня нет королевы, – пробормотал Мишеле, с ужасом осознавая, что и вправду не помнит никаких королев и королей, хотя точно знает, что живет в королевстве.

– А девка есть? – едко хохотнул изувер и сунул Мишеле под нос миску с дымящимся зельем. – Тоже не помнишь?

– Задавай вопросы так, чтобы он понимал, – холодно процедил еще один незнакомец, и вот этого голоса Хангро не помнил совершенно.

– Да все он понимает, – вызверился изверг и плеснул зельем в лицо пленника.

Не первый уже раз, тотчас вспомнил тот, инстинктивно зажмурившись и ощутив острую боль на сожженных щеках. И вопросы эти он уже слышал, но ответов на них почему-то не знал. Вернее, мелькало что-то в памяти, щемяще прекрасное, вызывая ощущение горечи и потери, но в ясную картинку или образ так и не складывалось.

– Идиот! – рявкнул второй незнакомец. – Поливай! Да не зельем, а водой!

Но граф Хангро этих слов уже не услышал, снова провалившись в милосердную тьму.

– Дайте ему пить, но немного, – тихо произнес очередной незнакомец, и Мишеле ухмыльнулся про себя.

Надо же, какая важная он персона, раз заставляет возиться с собой целую толпу негодяев.

К губам прижался какой-то сосуд, и в рот потекла прохладная жидкость. Чуть кисловатая и вяжущая, пахнущая мятой и каким-то фруктом… или ягодой. Она очень приятно, мягко прокатилась по шершавому языку, освежила воспаленное горло.

«Значит, это не палач», – мелькнула новая мысль. Тот вряд ли дал бы своей жертве такое питье.

И, может быть, стоит больше не притворяться поленом, а попытаться оглядеться – вдруг его спасли? Хотя некому, да и незачем, но при одной мысли о спасении в душе шевельнулась надежда, воспоминания о друзьях…

И тут же угасли. Какие друзья, если он сам всех бросил, поверил проклятому Тимулу? И поплатился за это доверие, до сих пор кровь стынет в жилах, как припомнит ту ночь. Вернее, ее окончание – с того момента, как бывший друг плеснул на него подчиняющим зельем.

Помнит, как шел по темной дороге, оставляя за спиной прошлую жизнь, видевшуюся теперь чем-то светлым и теплым, как летний восход. Как вывалился из портала и сразу свалился от жестокого удара под ребра.

Как оглушительно кричал Тимул, которого нещадно порол коренастый палач в кожаных штанах и безрукавке, и как его самого допрашивал маг, прятавшийся в тени большого абажура.

Этот черный шелковый купол, направивший в лицо яркий свет магического светильника, вспоминался яснее всего, как и острые уколы ножа, из-под которого сыпались ему на колени спутанные рыжие локоны. Еще холодный металл странного на вид шлема, намертво стянутого под подбородком металлической цепочкой и закрывавшего наспех обритое темя. По этому шлему били колотушкой, поливали кипятком и ледяной водой, которая размеренно и невыносимо долго капала из подвешенного над головой дырявого котла.

Однако граф так и не сумел найти в своей памяти ответов на вопросы, интересовавшие магов в черных мантиях с капюшонами, надежно прячущими их лица.

– Очнулся? – тихо произнес присевший рядом человек, мягко подержав Мишеле за запястье. – Значит, будешь жить. Не так, как раньше, этого никому из нас не дано. Но чем сможем – поможем. Меня зови Дедом, а свое имя, если не хочешь, не называй. Можешь придумать любое, никто из нас не осудит.

– Рыжий, – буркнул Мишеле и невольно потянулся рукой туда, где недавно плотно сидел ненавистный шлем.

Но пальцы наткнулись на закрывавшую лицо и темя тряпицу, и на запястье тут же сомкнулась чужая рука.

– Не тронь, мы помазали и завязали. Видать, щит у тебя был мощный, снять не смогли, вот и лютовали.

– Кто? – приподнял веки граф Хангро, настороженно оглядывая незнакомца и место, где очутился.

Мужчина, глядящий на него умными медово-карими глазами, был того среднего возраста, когда можно дать и сорок и семьдесят. Лицо уже подсохло, но морщин пока не видно, а седина, щедро посеребрившая волосы, свидетельствует скорее о трудной жизни, чем о старости. Но раз он хочет быть Дедом, то пусть будет, Мишеле и сам пока не желал ни с кем откровенничать.

– Чернокнижники, или черные алхимики, – помедлив, усмехнулся Дед. – Но не думай, будто я выдаю тебе страшный секрет. Тут все это знают, только нести тайны некуда. Но это ты и сам скоро увидишь, а меня сейчас другое интересует – тебя какими-нибудь снадобьями поили? Ну, чтобы правду им рассказал.

– Наливали прямо в горло… – невольно закашлялся Мишеле, – но мне не пошло. А потом в лицо плескали чем-то жгучим…

– Кислотой. – В глазах Деда мелькнула ярая ненависть. – Но сильно не переживай, радуйся, что глаза целы. Какие смог, те раны я почистил и зашил, глубоких шрамов не будет. А мелкие у всех есть, это, можно сказать, наши знаки отличия. Вот одежду тебе мы пока не добыли, собрали старенькое, но чистое. Надевать не стали, так раны мазать легче. Есть тебе тоже пока не даем, бесполезно – все равно вывернет после их зелий. А питье буду сам заливать по ложке.

Он сунул в висевшую через плечо тряпичную суму глиняную бутыль и поднялся:

– Вставать тебе пока нельзя, но, если будет невмоготу, горшок в углу. И не забудь его прикрыть.

Развернулся и спокойно ушел, оставив графа наедине с сомнениями и обрывками воспоминаний, по которым никак не получалось составить полную и логичную картину произошедшего. Как Мишеле ни пытался, его размышлениям не удалось перейти незримый барьер, легший между проведенным в плену временем и всей его остальной жизнью.