Мика Ртуть - Черный вдовец

– Закрой глаза. Сама.

– А… – Ринка хотела спросить зачем, но не стала. Просто согласилась: – Ладно.

Теплые ладони скользнули по ее скулам и зарылись в волосы. Вытащили шпильку, растрепали освобожденные пряди. Погладили плечи.

Безумно хотелось податься им навстречу, как кошка подставляется под гладящую ее руку, но каким-то седьмым чувством Ринка чуяла – он ждет, что она будет стоять неподвижно. Позволит собой любоваться.

Может быть, она слышала это в его неровном, ускоренном дыхании. Или в сумасшедшем биении собственного сердца.

– Ты очень красива, – словно нехотя, словно на чужом и сложном языке, шепнул Людвиг. И взял ее за руку. – Идем со мной.

Ринка пошла с ним, не открывая глаз и не обращая внимания на недовольный шелест позади:

– Вернис-сь!

Но она даже не попыталась обернуться. Только улыбнулась и чуть сильнее сжала мужскую ладонь. Она знала – неизвестно откуда, но это не имело значения, – что Людвигу нравится ее доверие и послушание. А самое странное, что ей самой нравилось доверять и слушаться. Новое, непривычное ощущение…

Она почти вспомнила, почему на самом деле доверять и слушаться нельзя, но тут по лицу снова мазнули волосы… или шерсть… или паутина… неприятные воспоминания исчезли, оставив лишь любопытство, доверие – и предвкушение. А через мгновение сильные мужские руки потянули ее к себе, и она оказалась прижатой к твердой груди. И не только груди, о да… Под Ринкиной щекой оказалось плечо, обтянутое чем-то шелковистым вроде батиста, а ее руки словно сами собой обняли Людвига за шею.

– Рина? – одновременно с вопросом Людвиг приподнял ее голову за подбородок и, мгновение подождав (Ринка послушно держала глаза закрытыми, хотя ужасно хотелось увидеть его), коснулся губами ее рта.

Нежно. Словно изучая, пробуя на вкус.

Она тоже изучала и пробовала, и ей определенно нравилось – и легкий привкус шоколада, и запах чистого, здорового мужчины, и гулкое, быстрое биение его пульса под ее пальцами.

– Теперь можно? – спросила она, едва поцелуй прервался.

– Да.

Она целую секунду промедлила. Вдруг она ошиблась и это – не Людвиг?.. А кто такой, кстати, Людвиг? Вряд ли они познакомились на съемках фильма… Но ее губ снова коснулось мужское дыхание, и она распахнула глаза. Как раз вовремя, чтобы заглянуть в его глаза, синие, как Средиземное море, и такие же манящие. И через мгновение все странные мысли вылетели из головы.

Этот поцелуй был совсем иным. Жадным, требовательным, горячим. И Ринка отвечала так же горячо и жадно, недоумевая: почему это прекрасное ощущение кажется новым? Ведь это Людвиг, ее Людвиг, он был рядом с ней всегда и будет всегда!..

Она потянулась к застежке его рубашки, но не нашла ее – и требовательно дернула ворот, желая скорее дотронуться до обнаженной кожи. Кончики пальцев покалывало от удовольствия и нетерпения, внизу живота потяжелело, налилось жаром, и каждое прикосновение – его губ, его рук, даже шершавой ткани его брюк сквозь тонкий шелк сорочки – казалось невероятно ярким и необходимым. И когда Людвиг, не разрывая поцелуя, потянул с себя рубашку, Ринка радостно запустила под нее обе руки – наконец-то ощутить его, огладить напряженные тугие мышцы, рельеф спины, провести вниз по твердым костяшкам позвонков… А когда она скользнула пальцами под ремень его брюк, Людвиг вздрогнул, отстранился…

Ринка разочарованно выдохнула – нельзя, нельзя отнимать у нее это великолепное мужское тело, она еще не успела… да ничего она не успела!..

Разве что смотреть, как Людвиг торопливо расстегивает ремень, не отрывая от нее потемневшего взгляда, судорожно сглатывает, облизывает пересохшие губы – и Ринка машинально повторяет за ним и впитывает, впитывает каждое прекрасное мгновение. Каждое движение изящных пальцев, изгиб запястий, показавшуюся дорожку темных волос…

Почему она раньше не замечала, как это красиво и эротично – мужчина, торопливо снимающий с себя штаны?

Прикусив губу, она дотронулась до низа его живота, улыбнулась, ощутив его судорожный вдох, и накрыла ладонью освобожденную из плена горячую, нежную плоть.

Боже, как хорошо!.. И как хочется скорее, прямо сейчас, почувствовать его в себе! Там, где тело изнывает от нетерпения! А еще хочется…

Ринка провела обеими ладонями по его животу и груди вверх, задержавшись на ключицах, и там же, где остановились пальцы, дотронулась губами. Осторожно, вдоль косточки, лизнула плотную, чуть влажную кожу, почувствовала ее вкус и запах.

И повела плечами, помогая ему избавить ее от ненужной сорочки, прижалась всем телом, прерывисто вздохнула, когда он сжал ладонями ее обнаженные бедра…

– Кто так делает, ну кто так делает? – проскрипело откуда-то сверху. – Никакого терпения, молодежь пошла! Вот в наше время… – сверху мечтательно зашелестело, а потом пустилось в воспоминания, от которых у Ринки мгновенно загорелись уши.

Она замерла, взглядом ища что-нибудь, чем можно запустить во вконец обнаглевшие книги: настольная лампа? Чернильница? Чей-то лысый бронзовый бюст? Подушка с дивана?..

Людвиг тоже на миг замер, оторвался от ее плеча, которое увлеченно целовал, и хмуро глянул на книжные полки. Оттуда что-то посыпалось, взвились клубы пыли, кто-то закашлялся, а кто-то зашикал. В точности ученый совет!

– Особо умных советчиков упокою, – он не повышал голос, нет. Но ученый совет резко заткнулся, а потом зашелестел страницами, делая вид, что они тут вовсе ни при чем.

– А мы что, а мы ничего… Никого не трогаю, примус починяю… – зашептало на разные голоса. Очень испуганные голоса. И в библиотеке потемнело.

Ринке стало безумно смешно и в то же время – невероятно приятно и горячо. Страшное-престрашное чудовище рычит на пыльную мудрость, а та цитирует Булгакова и прячется. И чудовище – самое сильное, самое красивое, самое… самое ее, вот!

– Завидуйте молча, – сказала она, обернувшись к подернутым дымкой книжным полкам и показав им язык. Спрятались, значит. Еще бы цветочками притворились!

Словно в ответ на ее мысли дымка заволновалась, сгустилась – и перед книжными полками нарисовалась мексиканская саванна, поросшая желтоватыми кактусами с крупными лиловыми цветами. Кактусы были полупрозрачные, но на вид очень, очень колючие.

Людвиг хмыкнул, запустил руку в Ринкины волосы на затылке, погладил. И с улыбкой склонился к ее губам.

– Ты удивительно прелестна в гневе, моя герцогиня, – в его голосе насмешливые нотки мешались с хрипотцой возбуждения.

Вместо ответа – которого никто и не ждал – Ринка его поцеловала. И закинула ногу ему на бедро, потерлась о него животом… О, реакция восхитила: Людвиг тут же приподнял ее за бедра, развернулся вместе с ней – и усадил на край дивана, оказавшись на коленях между ее ног. У Ринки даже голова закружилась от такого напора. А может быть, от нетерпения. Она вся пылала, кожа требовала прикосновений, все тело дрожало и плавилось, готовое принять новую форму – его форму, вобрать в себя, сжать…