Мика Ртуть - Сумрачный дар [СИ]

— Темная колдунья…

— Она виновна в смерти короля…

— Измена…

Испуганный, ненавидящий шепот преследовал ее, пока она бежала к тронному залу. Придворные расступались, отводили глаза — и шептались, шептались за спиной.

— Вашему высочеству следует вернуться в свои покои. — Старшая сестра заступила ей дорогу. — Ступайте к себе и ожидайте решения совета.

— Но… я хочу видеть отца! Что с ним? Ристана, что с отцом?!

Сестра смерила ее ненавидящим взглядом и отвернулась.

— Что с моим отцом? Что с королем?!

Никто не ответил. Придворные отворачивались, чтобы только не встретиться с ней взглядом, и откуда-то из углов снова пополз шепот:

— Убийца… темная…

— Нет! — крикнула она и, подобрав неудобные юбки, бросилась к дверям тронного зала. — Отец! Не смейте… вы не смеете не пускать меня! Убирайтесь все!

Шепот стих, как отрезало. Повисла мертвая тишина, в которой слышался лишь гулкий перестук ее каблуков. К отцу, скорее! Пока еще хоть что-то можно исправить!..

Высокие двери отворились сами, едва она коснулась створок. Медленно. Бесшумно. Ей на миг показалось, что она оглохла, но нет — сердце стучало, как безумное, ее собственное сердце… и больше ничего. Ни единого звука во всем дворце. Словно все вымерли.

Влетев в тронный зал, она замерла, ничего не понимая. Почему темно? Свет, нужен свет!

Повинуясь ее воле, по всему залу зажглись желтые огни фейских груш, из мрака начал проступать трон… и сидящий на нем человек…

Она бросилась к отцу, смеясь и плача от облегчения. Он жив, жив! Ей просто врали, с отцом все хорошо!..

— Отец! — протянув к нему руку, не то шепнула, не то крикнула она.

И остановилась. Резко, словно наткнувшись на стену.

Тот, кто сидел на троне, не был ее отцом. Выше, шире в плечах, черты резче… но… откуда здесь ее жених? И почему на нем — корона Валанты, корона ее отца?

— Здравствуй, любовь моя. — Он улыбнулся очаровательной улыбкой, так часто снившейся ей одинокими ночами. Его бирюзовые глаза в длинных ресницах сияли… любовью? Ведь любовью же? Не торжеством?!

— Почему ты здесь? — не смея опустить взгляда ниже, на нечто страшное у подножия трона, спросила она.

— Потому что я — здесь, — ответил он неожиданно жестко. — В своем королевстве, со своей невестой. Иди ко мне, моя драгоценная.

Он встал с трона, внезапно оказавшись очень высоким, и она наконец-то заметила, что он одет как в дорогу: кожаный полувоенный френч, высокие сапоги для верховой езды, черные перчатки, шпага на поясе. И изумрудно светящаяся корона из земляничных листьев. Корона Валанты.

Протянув руку, он сделал шаг вперед, наступив на что-то у подножия трона. И она наконец-то решилась, опустила взгляд… и закричала, зажимая рот руками.

Перед троном блестела багрянцем лужа крови. Брызги запачкали сапоги ее жениха, но его губы улыбались. А в бирюзовых колдовских глазах пылало торжество.

— Нет… нет! Где мой отец?!. — Она побежала к жениху, не желая верить в самое страшное, вопреки всему надеясь, что отец жив, что его еще можно спасти…

И когда она почти коснулась протянутых к ней рук, почти поверила, что все будет хорошо, кто-то сказал:

— Проснись, Шуалейда!

Кошмар растворился, как не бывало, оставив четкое понимание: это был не просто сон, а предостережение. Кто-то пришел в ее спальню тропой Тени, и этот кто-то сейчас будет ее убивать.

Мгновенно выставив щит, Шу развернулась в постели навстречу опасности и распахнула глаза. Единственным, что она успела увидеть, был убийца, занесший над ней черный ритуальный нож. Единственным, что она успела подумать, было: слава Двуединым, что в этой постели она, а не брат. Брат бы не справился.

В следующее мгновение нож опустился, словно никакого щита не было и в помине, и мир вокруг Шуалейды полыхнул живой тьмой…

431 год от основания империи, 25 день ягодника, Фьонадири, столица империи.

Его высочество Люкрес Брайнон, третий сын императора Элиаса Брайнона, ворвался в кабинет Светлейшего главы Конвента Магистров без доклада. Даже без стука.

— Вы это видели?! — Он бросил на стол целый ворох газет, повалив вазочку с солеными фисташками. — Я требую, чтобы вы прекратили это безобразие!

— Полнейшее безобразие, — согласился Светлейший, небрежным жестом возвращая орешки в вазочку, а вазочку на место. — И как только они посмели, ай-ай-ай… Что, неправду написали? Как нехорошо!

— Я не желаю, чтобы мою личную жизнь трепали всякие писаки! — Его высочество навис над Светлейшим, хмуря фамильные сросшиеся брови и гневно сверкая бирюзовыми глазами.

— Так правду или нет, ваше высочество? — мягко улыбнулся Светлейший, раскладывая газеты веером перед собой. — Например, вот это: «Сумрачный дар — миф или реальность?» или вот — «Темных магов уравняют в правах с нормальными людьми». Не вижу здесь ничего, задевающего личную жизнь вашего высочества, всего лишь обычные сплетни и паникерство.

— Ах, не видите… — В голосе принца послышались шипящие нотки. — И вот здесь не видите?

Он ткнул пальцем с массивным перстнем в другой заголовок: «Его высочество Люкрес идет ва-банк!»

— Ничего противозаконного, — с видом усталого дедушки покачал головой Светлейший. — И чистая правда. Вы сильно рискуете, ваше высочество, делая ставку на девушку с нестабильным сумрачным даром. Если ваша жена вдруг станет темной колдуньей, вы потеряете все права на трон империи.

— Ее дар стабилен больше десяти лет. Я читал отчеты ваших же подчиненных, они утверждают, что дар ее высочества Шуалейды — на девять десятых светлый. Никакого риска.

— О, смотрите-ка, ваше высочество, какая интересная статья. — Светлейший взял в руки одну из газет и зачитал: — «Темнейший глава Конвента заявляет: дар сумрачного мага нельзя определить до совершеннолетия. Принцесса Шуалейда вполне может оказаться темной». С вашей стороны весьма смело игнорировать мнение моего уважаемого коллеги.

Принц Люкрес пробормотал что-то гневно-нецензурное в адрес Темнейшего Паука, вечно плетущего свои сети, и опять потребовал:

— Прекратите это. Немедленно! Это безобразие не должно попасть в руки ее высочества Шуалейды! Наш брак будет союзом любящих сердец, а не торговой сделкой!

На «любящих сердцах» русые, без малейшей седины брови Светлейшего скептически поднялись, но спорить он не стал. Союз так союз.

— Не могу прекратить, ваше высочество, — развел руками Светлейший. — Я бы с радостью, но еще ваш прапрадед гарантировал подданным свободу мысли и свободу слова. Кстати, я ему говорил, что газеты — зло, но он же звался Справедливым… хм… Так что уничтожить все тиражи всех газет — не в моей компетенции. Вот если Совет Семи Корон примет новый закон, ваш батюшка его одобрит и мой Темнейший коллега не наложит вето, вот тогда…