Настя Любимка - Я люблю тебя больше жизни

В такой же камере напротив на соломе лежала девушка и поскуливала. Справа и слева тоже доносились всхлипы и завывания. Я не единственная, кто оказался пленницей!

Может, именно шоковое состояние сыграло свою роль, но реветь я перестала и, прижавшись к холодным прутьям камеры, лихорадочно вспоминала все фразы, произнесенные в той роковой для меня комнате.

Ходок с Земли. Седьмой, и последний. Ритуал перехода. Какая-то сила. И я в качестве платы. Раз за разом прокручивала эти слова в голове, но совершенно ничего не понимала. Стражник замахнулся, и я отпрянула от решетки.

Сжавшись в комочек на соломе, попыталась абстрагироваться от происходящего, чтобы хоть как-то убаюкать головную боль и ноющую спину, и сама не заметила, как уснула. Мне снился незнакомый мужчина. Он что-то шептал, склонившись надо мной, но я не понимала ни слова, да и лица его не видела.

Проснулась от скрипа открываемой двери. Лязгнул ключ, вошел один стражников.

Что странно, спина, как и голова, больше не болела. Словно кто-то невидимый подлечил. Пронзила мысль, что незнакомец не приснился, а действительно приходил ко мне, чтобы вылечить измученное тело. Но она промелькнула и пропала.

Стражник молча поставил на пол поднос с тарелкой каши и кружкой воды и сразу вышел, запирая за собой замок моей клетки.

Не сдвинулась с места. Завывания таких же, как и я, пленниц не прекращались. Думаю, именно благодаря горю сестер по несчастью я и сдерживалась, не впадая в отчаяние и не вопя, как они: слезы не дадут ответа и ничего не изменят. Да, все казалось мне лишь кошмаром, но ободранные в кровь колени и ладони давали ясно понять, что это не игры моего воображения. Я действительно оказалась в другом мире, и меня предал любимый человек.

Вторя моему горю, слева раздались стенания еще одной обманутой девушки. Сжала кулаки до хруста. Как они сказали? Стану рабыней? Не нужна, значит?

Пересилив себя, дотянулась до подноса. Нельзя сдаваться. Я должна найти способ вернуться домой. К маме и папе.

Мысль о родителях окончательно меня отрезвила. Сколько я уже не видела маму? Больше года? И мне не казалось странным общаться с ней лишь по телефону, хотя мы и жили в одном городе. Паша настаивал, чтобы я тратила меньше времени на посиделки в гостях. И неважно у кого, родителей или подруг. В итоге у меня не осталось даже тех, кого можно назвать приятелями. Стараниями Паши и благодаря моей безбашенной любви мой круг общения сузился до одного человека.

Интересно, почему именно сейчас я так ясно это осознала? Ответ напрашивался сам собой: тот, кто заменил мне вселенную, оставил меня.

Ничего, свои боль и горе я обязательно выплачу в баре за бокалом чего-нибудь крепкого. А сейчас… нужно ждать развития событий.

Понюхав кашу, взяла ложку и медленно, запихивая в себя варево, начала есть. Мне еще понадобятся силы. Одним глотком осушив кружку с водой, с громким стуком поставила ее на поднос.

Девушка напротив все так же цеплялась за прутья и кого-то звала. Она давно сорвала голос и теперь только хрипела. Я вздрогнула и отвернулась. От подобного зрелища внутри все переворачивалось. Еще хуже было оттого, что и сама я находилась в точно таком же положении.

Решив хоть как-то отвлечься от боли сокамерниц, стала изучать место заточения. Небольшая комната, пол устлан соломой, в углу маленькая неприметная дверь. Заинтересовавшись, куда она может вести, толкнула ее и тут же захлопнула. Вот и вопрос с туалетом решен. Я словно перенеслась на место своей практики, в деревеньку, где все удобства – отхожее место и баня – были на улице.

Прислушавшись к организму, поняла, что по естественным надобностям мне не нужно. Опустилась на подстилку, легла, свернувшись калачиком, мимолетно отметив, что солома свежая, а не прелая и залежавшаяся. Попыталась заснуть, чтобы заглушить мысли.

Попасть в средневековый мир, где люди обладают магией, – что может быть хуже?

«Стать рабыней», – тут же ответила на свой вопрос и едва слышно всхлипнула.

Пока никто не предъявляет на меня права, бояться нечего. Нас заперли здесь, причем явно не на час, раз и отхожее место имеется, и еду принесли. Следовательно, если за нами и придут, то точно не сегодня. И, честно говоря, я этих людей понимала, зрелище в камерах не для слабонервных, да и девушек вряд ли можно назвать адекватными.

Так под стенания и хрипы других пленниц я и уснула, то и дело вздрагивая во сне. Сквозь дрему слышала удивленный возглас пришедшего за подносом стражника, но поленилась открывать глаза, чтобы узнать, с чем удивление связано. Перевернувшись на другой бок, лицом к стене, глубже зарылась в солому в попытках согреться. Из одежды на мне было тонкое платье на бретельках и кружевные трусики, к сожалению, достаточно тепла дать они не могли. Наконец я сумела отключиться от реальности, проваливаясь в сновидение без снов.

Два последующих дня слились в одно сплошное пятно. Узницы полностью сорвали голоса и совершенно обессилили. Все, кроме меня, отказывались от еды, именно этому и удивлялись стражники, которые даже приходили посмотреть, как я ем.

Если в первый раз тихо бесилась от цирка, который они устроили, то потом даже извлекла пользу для себя. Не знаю, что сыграло решающую роль, то ли мое желание выжить, то ли отсутствие истерик, но стражники, пришедшие понаблюдать за процессом поглощения пищи, приносили с собой вещи. Так у меня в камере появились одеяло, теплый плащ и длинная юбка, которая при желании могла и за платье сойти.

Я, правда, пыталась намекнуть мужчинам, чтобы хоть кувшин воды оставили, а не одну кружку приносили, но меня не понимали. Да и их речь мне была незнакома – гортанные длинные звуки, чем-то напомнившие речь индейцев в одном из фильмов семидесятых годов.

Еду нам приносили три раза в день. И всегда были каша и кружка воды. По моим внутренним часам, завтрак начинался в девять утра по московскому времени. Бывало, стражники запаздывали на полчаса, но еще никогда не задерживались, как сегодня. Уже не только завтрака, но и время обеда прошло! Желудок громко возвестил всей камере, что его забыли покормить. А еще невыносимо хотелось пить. Я прижалась к решетке, прислушиваясь, не идет ли кто по коридору, однако расслышала лишь возню соседей.

Как выяснилось, помимо девушек здесь были и парни. Но, в отличие от нас, они не всхлипывали и не звали своих любимых, а тихо переговаривались между собой. Жаль, я ни слова не разобрала!

Нарезая круги по камере, старалась не думать о том, что нас оставили умирать. Пусть лучше просто забыли. Может, там, наверху, праздник какой-нибудь. Но чем больше проходило времени, тем сильнее я себя накручивала. Ни утром, ни днем, ни вечером никто не пришел. Я уже жалеть начала, что вообще здесь ела, наверняка за дни добровольного голодания желудок привык бы к отсутствию пищи.