Марьяна Сурикова - Гимназия Царима

– Вы ее… – голос опять вибрировал, выдавая дикое волнение, – как бы уже все?

– Как бы да, – ответил на это защитник и, уронив руки, зачем-то медленно опустился на колени.

– Арис Лоран, у вас в спине…

Я наклонилась, протянула руку и была вновь остановлена повелительным:

– Не трогайте. Они ядовиты.

– Арис Лоран!

– Не нервничайте, Мариона. Просто подождите немного.

О, я умею не паниковать и не нервничать. Всегда в подобных ситуациях так поступаю, отлично держу себя в руках.

– Насколько они ядовиты, арис Лоран?

– Смертельно… для людей, не для… – Он так и не договорил, медленно повалился на бок, не закончив фразы.

– Арис! Арис! Эсташ…

Быстро опустившись на колени, я принялась выплетать сложные фигуры, стараясь не торопиться, чтобы не допустить ошибки, и протянула ладони в сторону тен Лорана. Зацепила плетением один из шипов, точно щипцами, резко дернула наружу. Проделала то же самое со следующим и еще с одним, выдернув все. Эсташ лежал без движения, и мне пришлось склониться ниже, ухватить за плечо и осторожно перевернуть его на спину. Когда положила ладонь на мужскую грудь, послушать сердце, тут же резко отдернула и даже подула. Его кожа так горела!

– Арис Лоран, вы слышите меня?

По его лицу пробежала судорога, тело изогнулось, пальцы забрали в горсть комья земли и снова разжались.

– Эсташ, вам больно?

Глухой стон был ответом.

Прижала ладони к его щекам, а он дернулся всем телом, и я отшатнулась, снова обжегшись.

Попыталась взять под контроль свои чувства и, как просил тен Лоран, не паниковать. Он ведь говорил подождать, а не бежать со всех ног или громко звать на помощь. Эсташ явно хотел добавить, что яд смертелен для человека, а не для защитника. Подвинув поближе дубинку, я поудобнее перехватила ее, озираясь по сторонам и прислушиваясь, успокаивая себя тем, что тен Лоран со всеми дикими растениями уже расправился.

Эсташ снова вздрогнул – один, второй, третий раз; я быстро коснулась его лба, и мне показалось, что жар стал немного меньше.

Значит, он будет в полном порядке, надо только немного повременить. Что с ним может статься, когда его полкласса девиц опоило приворотом, а он меня только два разика поцеловал, потом встряхнулся и пошел себе дальше. Ничего с ним не будет, правда-правда. Но что же так долго приходится ждать?

– Арис, – осторожно потрясла его за плечо, но в этот раз он не отреагировал, и в испуге я снова положила руку ему на грудь – сердце билось.

Легонько погладив, внимательно вглядывалась в напряженное лицо, от всей души желая, чтобы Эсташу не было слишком больно, как вдруг кончиками пальцев ощутила нечто странное, точно легкая щекотка пробежала по коже. Опустив глаза вниз, увидела в разорванном вороте рубашки контуры непонятного рисунка. Черно-золотистые, плавно скрещивающиеся линии напоминали собой… шире распахнула рубашку – напоминали крылья.

Я уже видела этот символ. В конце злополучного письма с отказом был оттиск, судя по форме, фамильного перстня. Вспомнила, как касалась его, обводя по контуру кончиком пальца, пристально рассматривая, и сейчас вновь обрисовывала знакомые очертания, только уже на мужской груди. Вся кожа Эсташа показалась прохладной, а вот от линий, напротив, полыхнуло жаром, настолько яростным и обжигающим, что мне разом стало хуже, чем в самое томительное пекло. Мозг в голове напрочь расплавился.

Я ловила собственные ощущения, фиксируя их краем сознания. Линии странной символики на мужской груди изгибались под пальцами, и я не могла оторвать ладонь. Мне становилось все жарче и жарче от непонятных чувств. Показалось, что ворот купальной рубашки сильно сдавливает шею, и я дернула за него. Раздался громкий треск, рубашка сползла вниз, открыв одно плечо. Коса, в которую заплела прежде волосы, показалась слишком тугой, из-за этого ныла голова, и я растрепала волосы. Совершая все эти действия, не прекращала странного занятия, понимая, что мне просто невыносимо жарко.

Губы приоткрылись, делая вдох, чувствительность кожи обострилась до предела, движения замедлялись, пока пальцы не замерли в одной точке, а я (после не могла объяснить, зачем это сделала, как и простить себе подобную выходку) наклонилась и коснулась этих крыльев губами. Легче перышка ведя вдоль плавной черты, обрисовывала загадочный символ, когда мужская грудь вздрогнула, напряглась, а низкий голос спросил:

– Что вы делаете, Мариона?

Подняла затуманенный взгляд на тен Лорана. Он смотрел на меня.

А что я делаю?

Медленно отстранилась, схватилась за растрепанную косу, перекинула на грудь и принялась вновь заплетать, разглядывая защитника. Красивый и такой же идеальный, как совершенные линии его татуировки. Смотрела я, нисколечко не смущаясь своего интереса. Заплетя волосы почти до половины, не закончила, поднесла руку к губам, закусила палец и всерьез задумалась, а что же я делаю. Облизнув губы, ответила:

– Рисую.

Эсташ резко перехватил вновь устремившуюся к татуировке руку, быстро отвел в сторону и окинул меня пристальным взглядом. Видимо, искал следы колючек, которые вызвали это ненормальное поведение или даже галлюцинации. Рисовать руками и губами на чужом теле! Весьма удивительное занятие. Никаких следов постороннего вмешательства защитник на мне не нашел. Да и не мог, ведь лично загородил собой от злобного растения.

Я дернула небрежно плечом и удивленно посмотрела на него, обнаружив, что оно выглядывает из порванного ворота рубашки. Ткань короткого наряда едва закрывала бедра, плотно прильнув к телу. Я снова в растерянности посмотрела в лицо защитника, пытаясь отыскать ответ в его бесстрастных чертах и начиная понимать, что здесь явно что-то не так. Под взглядом Эсташа это понимание становилось все сильнее.

Закусив палец до боли, мигом пришла в себя и со всей ясностью осознала, что сейчас делала. Я целовала бессознательного преподавателя – и куда? В душе поднялось нечто невообразимое: жгучая смесь стыда, растерянности и отголосков тех ощущений, которые накатили во время моих нескромных действий. А еще я бесстыдно гладила его и открыто любовалась как мужчиной, глядя прямо в глаза.

– Ай, – тряхнула прокушенным пальцем.

Жуть, какая жуть! Лучше бы меня съела осьминога! Сейчас он что-нибудь скажет. Вот-вот, сейчас. Жесткие, суровые слова непременно в воспитательных целях, чтобы призвать к порядку, чтобы потом и мысли не возникло выкинуть нечто подобное. И слова эти меня добьют. Можно будет навсегда стать невидимкой и никогда, никогда больше с ним не встречаться.

Губы его шевельнулись, и я пришла в невероятное беспокойство, желая зажмуриться и просто исчезнуть.

– Берете реванш, Мариона?