Элизабет Лим - Сплетая рассвет

Затем, вздохнув, выложила материал на стол. Что у меня имелось для работы? Пара стеклянных мисок и высокая узкая ваза. Резать и окрашивать стекло довольно легко. Но сделать из него туфельки?

Я вцепилась в край стула, представляя их дизайн. Но все идеи заканчивались тем, что они разобьются.

Если только… они уже не будут разбитыми.

Шестеренки в моей голове яростно закрутились, придумывая план. Я взяла широкую кисть и разукрасила вазу изнутри синей краской из цветов. Когда она подсохла, побежала на кухню и вернулась с липкой рисовой кашей, которую использую в качестве клея.

Я осторожно укрыла рабочую зону длинным куском миткаля. Затем, подняв трость, начала бить вазу снова и снова, пока на столе не заблестели, как синие бриллианты, тысячи осколков.

Один за другим приклеила их к основанию туфелек. Стекло впивалось в пальцы, проливая капельки крови, но я перевязала их миткалем и продолжила. Не остановлюсь до тех пор, пока каждый миллиметр туфелек не засверкает.

Я создам что-то потрясающее. И не нужны мне для этого никакие ножницы.

…

В утро вердикта леди Сарнай пришла к нам в сопровождении министра Лорсы и лорда-чародея. Его вид никоим образом не успокоил мои и без того разыгравшиеся нервы, но, изо всех сил его игнорируя, я продолжила перевязывать пальцы и смахивать остатки стекла со стола. Мне хотелось рухнуть на стул от усталости, но я встала перед своим рабочим местом, как остальные портные, ожидая объявления министра Лорсы.

– Для демонстрации каждый портной наденет свои туфельки и пройдется к леди Сарнай. – Он усмехнулся. – Если он не сможет сделать восьми шагов, то отправится домой.

С чувством облегчения я скользнула в стеклянные туфли. Они с легкостью наделись, да и ходить в них было не трудно. Но тут я заметила Лонхая, в смятении уставившегося на свои большие отекшие ноги.

Старый портной всегда был ко мне добр. Не хотелось, чтобы его исключили из-за глупого задания. Делая вид, что тренируюсь ходить, я пересекла зал к своему другу.

– Встаньте на носочки, – тихо посоветовала я ему, проходя мимо. – Нужно всего несколько шагов.

Лонхай благодарно кивнул. Он не единственный, кто испытывал трудности. Вид того, как Иньди шатался в туфельках, проклиная свою «демонову удачу», чуть не вызвал у меня жалость.

Леди Сарнай, казалось, веселил всеобщий дискомфорт. Но каким-то чудом почти все смогли пройти, не испортив обувь, кроме мастера Гарада, чьи ноги были настолько широкими, что его солома распалась.

Леди Сарнай вскинула подбородок, и его вывели.

Тогда я заметила, что лорд-чародей уже не стоит рядом с ней. Он так тихо передвигался, что я не увидела, как он подошел к моему столу.

– У тебя довольно изящные ноги для парня, – сказал он, показывая на них носком начищенного черного сапога. Свет отражался от моих синих стеклянных туфелек, словно тысяча ярких звезд, мерцающих на деревянном полу.

– Ты сам их сделал?

– Да, сэр, – ответила я, не поднимая взгляд. Я знала, что если посмотрю в его светлые, постоянно меняющиеся глаза, то они пленят меня.

– Очень утонченная работа, – признал лорд-чародей. – Мало алмазов блистают так, как твои туфли, мастер Тамарин. – Он скрестил руки, барабаня длинными пальцами по локтям, и улыбнулся. – Что ж, продолжай.

Я выглянула из-за ширмы, чтобы взглянуть на работы других портных. Тарахэ прибегнул к десяткам ярких красок, чтобы вышить сотню цветов на каждой туфле. Настоящий шедевр, но… он упорно не использовал особые материалы, запрошенные леди Сарнай.

Его попросили вернуться домой.

Мастер Бойень уговорил дворцового кузнеца сплавить бронзовые кусочки в подошву, но та оказалась настолько тяжелой, что оторвалась от аккуратно переплетенных орхидей, пока он делал свои восемь шагов.

Его тоже отправили домой.

Состязание окончилось, посему я сняла туфли и положила их на стол, прикрыв расшитой атласной тканью.

Леди Сарнай выбрала именно этот момент, чтобы подойти к моему рабочему месту.

– Где ваши туфли?

Я вздрогнула и подскочила.

– Ваше высочество… вот… вот они.

Я подняла атласную ткань, ожидая, что туфли замерцают и засверкают, но тут солнце скрылось за облаком, и их сияние потускнело. Леди Сарнай фыркнула.

– Немного простовато для меня. Я разочарована, мастер Тамарин. Я возлагала на вас большие надежды после той шали.

«Нет! Заставь ее изменить свое мнение. Быстро!»

– Я… я окрасил их с помощью цветов клитории, ваше высочество, – залепетала я, – которые, как я понимаю, растут неподалеку от замка вашего отца…

– Не пытайтесь снискать мое расположение, – перебила леди Сарнай, но все же перестала постукивать своим веером по ладони. Солнце вышло из-за облака, и его лучи, отразившиеся от туфелек, заплясали на полу и ширме. Дочь шаньсэня вскинула бровь. – Из чего они сделаны?

Я взяла одну из туфелек, чтобы продемонстрировать, как она мерцает на свете.

– Из стекла.

Леди Сарнай прищурилась.

– Стекло разобьется.

Я спешно надела их, чтобы доказать обратное.

– Они…

– Парадоксальный материал, – вмешался лорд-чародей. – Хрупкий, но гибкий. Как туфли.

– Ты проникся симпатией к мальчишке, – поддразнила леди Сарнай. – Мне отправить его к тебе после отбоя?

Ничуть не смутившись, он ответил:

– Вы так заботливы, ваше высочество. Я и вправду подумывал заказать себе новую пару обуви, но, наверное, еще немного поношу старую. Не желаю ходить на иголках больше, чем приходится в вашем присутствии.

Я подавила улыбку, но леди Сарнай его слова не особо развеселили.

Она резко раскрыла веер и вернулась в переднюю часть зала.

– Мастер Норбу, мастер Лонхай и мастер Иньди остаются.

Я закусила губу, злясь на то, как при этих словах у меня скрутило желудок. Иньди усмехнулся мне, но леди Сарнай еще не закончила.

– И, – продолжила она, – я оставлю мастера Тамарина. – Меня охватило чувство благодарности и облегчения, но недолговременное. – Мастер Иньди победил во второй раз и присоединится ко мне на сегодняшнем банкете в мою честь. Остальные… больше меня не разочаровывайте.

Тут заворчал мой внутренний голос: «Тебя чуть не отправили домой. Ты могла бы победить… если бы воспользовалась ножницами».

Я пробыла во дворце неделю, а вне дома – почти две, и ужасно соскучилась по отцу c Кетоном. Порой, уходя из зала, я мысленно придумывала им письмо. Звучало оно глупо, но зато уменьшало муки моего одиночества.

Теперь, когда осталось лишь четверо портных, у меня появилось время написать настоящее письмо. Я сидела у пруда с карпами в окружении сливовых деревьев – это место быстро стало моим любимым во дворце, – положив на колени лист пергамента и кисть… но не знала, что писать.