Карина Демина - Дом последней надежды

А то, не сбор, но букет из трав.

И подавать его надлежит не в термосе, а в крохотном чайнике, который стоит на другом чайнике, побольше, а тот уже на махонькой переносной горелке. Все привычно, церемониально, и теперь, пожалуй, я в этих церемониях вижу спасение. Действия, знакомые телу, отвлекают и успокаивают. Я жестом приглашаю Шину присесть и снимаю заварочный чайник. Отвар пахнет мятой и ромашкой, но слабо, едва уловимо.

– Скажи, – я позволяю травам настояться, – перед тем, как я… заболела, моя матушка навещала нас?

– Да. – Шину сидела, сложив руки на коленях.

– И мы поссорились?

Полупрозрачные ломтики не то желе, не то сушеных водорослей. Местные сладости казались мне донельзя пресными и еще имели отвратительную особенность застревать в зубах. А вот Иоко была большой любительницей этого вот… недопереваренного желатина.

– Нет. – Шину ответила не сразу. Она вообще предпочитала тщательно обдумывать каждое слово. – Вы громко беседовали. Вернее, не вы, но ваша матушка… не то чтобы у меня была привычка подслушивать… вы просили не уходить далеко.

Да? Почему? И почему я этого совершенно не помню? Иоко определенно опасалась матушки, но были ли эти опасения естественной робостью перед личностью доминирующего типа или же чем-то куда большим?

– Расскажи, – попросила я.

– Она пришла за деньгами…

– И я их отдала?

– Почти все, госпожа. – Шину склонила голову. – В первый месяц, когда я была здесь… вы сказали, что иначе ваша матушка лишит нас крова.

Шантаж.

И Иоко поверила… потому что знала больше моего?

– А она может? – уточнила я. – И прекрати называть меня госпожой…

– Не знаю.

И вновь молчание.

Отвар хорош. Успокаивающий, если не ошибаюсь, и мне он необходим. Нам обеим, поскольку разум остывает от гнева, а тело перестает дрожать.

– Как правило, когда уходит мужчина, то имущество его все переходит к ближайшему родственнику мужского пола…

– А если таковых нет?

– Обычно находятся. – Шину усмехнулась.

Понятно.

На двадцать три тысячи золотом определенно отыскались бы желающие, пусть и не ближнего круга, но какой-нибудь пятиюродный племянник…

– Но покойный способен сам назначить исполнителя своей воли. – Шину провела пальцами по шелковому рукаву. – И нигде не сказано, что этим исполнителем не может быть женщина.

Логично. Более чем… то есть он мог бы оставить все матушке… но только ли матушке?

– А где хранят такие бумаги?

Шину задумалась, но покачала головой:

– У Наместника, и… и, госпожа, разумно ли будет искать правды? Быть может, нам…

– Переехать?

Мысль была здравой. Найти дом поменьше, пусть и не в столь тихом месте, но… дешевле. А главное, с хозяевами, которые на станут каждый месяц требовать все большую плату. Здесь подобные выверты не приняты. Но почему-то сама мысль о переезде казалась предательством.

Я не хочу бросать свой старый дом.

И память.

Пусть не мою, но… Иоко была счастлива в этом месте, а я постараюсь сделать так, чтобы и остальные… не счастье, это не в моих силах, но хотя бы дом и какое-никакое будущее.

– Нет. – Я покачала головой. – Значит, мы с матушкой громко разговаривали… о деньгах? И о том, что я желаю обратиться к исиго…

– Вы обратились, – уточнила Шину. – И вам отказали… вы очень разозлились тогда… я никогда прежде не видела вас такой…

Что ж, у любого человека есть свой предел.

– Вы обвинили матушку в том, что она… заплатила чиновнику. И пригрозили пойти к судье… правда, у вас не было денег…

– Матушка забрала?

– Чиновник, который пообещал вам помочь.

Час от часу не легче.

– И как это случилось?

– Он потребовал от вас внести залог… вы оставили деньги…

Дальше можно не продолжать, эти деньги исчезли, а чиновник, надув щеки, сказал, что понятия не имеет, о чем идет речь, что денег он никаких не брал и женщина лжет. Женщины всегда ведь лгут, натура такая…

– Матушка знала об этом?

– Не сомневаюсь. Она сказала, что… – Шину замолчала, подбирая слова, – что вы не настолько умны, чтобы… жить своей жизнью. И что, несмотря на ваши усилия, скоро мы все окажемся на улице.

Чудесно.

– И что тот чиновник – один из многих, кто жаждет обмануть женщину столь недалекую…

Я закрыла глаза.

Нет, определенно матушка меня в покое не оставит… и это ее упорство мне непонятно. Допустим, она выгодно продала Иоко замуж. Это еще можно объяснить, как и ее нежелание заступаться за дочь.

Бывает.

Принять блудную дочь домой? Это повредит репутации. Или дело не в репутации, но… она сослала меня в этот дом, подальше с глаз, надеясь, что здесь я, точнее, Иоко, не выдержав одиночества, придет к чудесной мысли о необходимости отправиться в монастырь, а она…

Но чем ей мешает дом?

Именно тогда, как поняла, появились разговоры про аренду.

Угрозы.

И тот чиновник… откуда она узнала? Вряд ли человек этот, будь он хоть в малом уме, стал бы распространяться о сыгранной с Иоко шутке. Здесь мздоимцев терпят, а вот обманщиков, как я поняла, не любят, тем паче если они на службе Наместника состоят и говорят его словом… да, он молчал бы, ибо одно дело слово против слова, и совсем другое…

А если Иоко проговорилась матушке о своем намерении?

Или не она, но…

Так, соглядатай в доме? Или за домом? Кто-то, кому поручено присматривать за домом и его хозяйкой. Посещение местной канцелярии не осталось бы незамеченным… а там отыскать чиновника, предложить ему что-то куда более ценное, нежели…

Смысл?

Есть он, я шкурой чую, не той нежной, что досталась бедной Иоко, но собственной, не единожды пострадавшей от подковерных игрищ. И дело вовсе не в родовой чести…

Что ж, в ближайшее время мне все же придется побеспокоить одного почтенного старца.

– Вы изволили разговаривать очень громко… вы умоляли матушку оставить нас в покое…

– А она?

– Она, – Шину низко склонила голову, – сказала, что отстанет, лишь когда спасет вашу душу от вечных мук…

Чудесно.

Монастырь и иные варианты не рассматриваются…

Я постучала пальцем по столу.

– Что-то еще?

– Вечером вам стало дурно, – сказала Шину. – Сперва вы решили, что это от переживаний, но после… я заварила вам водный корень, а Мацухито собрала другие травы. Вы сами сунули пальцы в рот, чтобы вызвать извержение нутра…

Поэты они здесь. И если я так поступила, то неужели подозревала неладное? Только поздно. Пары часов хватит, чтобы яд впитался… но… не слишком ли радикально? Одно дело мошенничество, и совсем другое – убийство.

Или…

– Спасибо, Шину. – Я поклонилась. – Ты очень помогла… и впредь, как ты думаешь, буду ли я права, отказав ей в праве заходить сюда?

– Этот дом принадлежит ей…