Полина Саймонс - Медный всадник

Папироса медленно тлела в пальцах Александра.

– Втрескался? – переспросил он.

– Да. Почему тебя это удивляет? – от души расхохотался Дмитрий. – Думаешь, подлец вроде меня недостоин такой девушки, как Таня?

– Нет, вовсе нет. Но, насколько я слышал, ты не вылезаешь из «Садко».

– При чем тут это? – Прежде чем Александр успел ответить, он подступил ближе и понизил голос: – Таня слишком молода и просила меня не торопиться. Я уважаю ее желания и стараюсь быть терпеливым. Однако рано или поздно она опомнится и…

Александр отшвырнул папиросу, затоптал окурок и глухо сказал:

– Пойдем, пора.

Он направился к зданию, но Дмитрий догнал его и схватил за руку. Александр развернулся, вырвал руку и прошипел:

– Не лапай меня! Я тебе не Таня!

– Все-все, – поспешно заверил Дмитрий, отступая. – Умерь свою вспыльчивость, Александр Баррингтон.

Он тщательно выговорил каждую букву настоящей фамилии Александра. В сгущавшихся сумерках он казался еще меньше ростом, мелкие зубы – еще более острыми и желтыми, волосы – еще жирнее, глаза – еще уже.

Наутро Татьяна бежала на работу, полная новых надежд. Она постаралась не обращать внимания на охрану из войск НКВД, стоявшую у проходной. Правда, и они почти ее не замечали, а она съеживалась, стараясь сделаться невидимкой.

Для того чтобы рабочие меньше уставали и не манкировали своими обязанностями, их переводили с места на место каждые два часа. Оставив лебедку, которая поднимала танк и ставила его на гусеницы, Татьяна стала рисовать красные звезды на готовых машинах.

Илья, тощий подросток из ее бригады, не давал Татьяне прохода, особенно после того, как Александр перестал приходить вечерами: задавал бесконечные вопросы, на которые из вежливости приходилось отвечать до тех пор, пока она не выдерживала и не объясняла, что у нее полно работы. Каким-то образом он всегда ухитрялся оказываться рядом, независимо от того, сколько раз ее переводили на очередную операцию. Даже в столовой он вечно садился за ее столик, и Зина, которая его не выносила, бесцеремонно гнала мальчишку.

Но сегодня Татьяна его пожалела.

– Он такой одинокий, – пробормотала она, жуя котлету. – Похоже, у него никого нет. Останься, Илья.

Илья остался.

Татьяна могла позволить себе быть великодушной. Скорее бы кончался день. После вчерашней встречи она была уверена, что Александр придет. Даже надела лучшую юбку с блузкой и утром искупалась в ванне.

Вечером она выбежала из проходной, умытая и причесанная, и, улыбаясь, повернула к остановке.

Александра не было.

Она так и просидела на скамье с половины девятого до половины десятого, сложив руки на коленях. Потом встала и пошла домой.

О Паше по-прежнему не было известий, и родители изнывали от горя. Даши не было дома. Дед и бабка потихоньку собирались. Татьяна поднялась на крышу и принялась рассматривать аэростаты, плавающие в небе подобно белым китам. Антон и Кирилл читали «Войну и мир», вспоминая о своем брате Володе, пропавшем в Толмачеве. Татьяна слушала вполуха, думая о своем брате Паше, пропавшем в Толмачеве.

Александр не пришел. Значит, ничего не смог узнать. Или новости настолько плохие, что он не посмел явиться. Но в глубине души Татьяна знала правду: он не пришел, потому что порвал с ней. Ему надоела она, ее ребяческие выходки. Эта страница его жизни перевернута.

Они были просто друзьями, но он мужчина, и все эти глупости ему приелись.

И он прав, что не пришел. Она не станет плакать.

Но перспектива терпеть тяжелый изнурительный труд день за днем без него и без Паши, встречать каждый вечер без него и без Паши, оставаться наедине с собой без него и без Паши наполняла Татьяну такой тоской, что она едва не застонала вслух прямо при смеющихся мальчишках.

О, как она нуждалась в том, чтобы увидеть подростка, дышавшего тем же воздухом, что и она, целых семнадцать лет, сидевшего в том же классе, в той же комнате, лежавшего когда-то в том же чреве. Хоть бы он вернулся, ее друг и брат!

Татьяне казалось, что она чувствует его присутствие. С Пашей ничего не случилось. Он ждет, когда сестра придет за ним. И она не подведет. Она не будет подобно родным волноваться, мучиться и ничего не предпринимать. Ничего не делать. Пять минут с Пашей снимут груз с души, и она забудет обо всех бедах. О злосчастном прошлом месяце.

Забудет Александра.

Ей так нужно забыть Александра.

Когда все ушли спать, Татьяна прокралась вниз, нашла ножницы и принялась беспощадно кромсать свои светлые волосы, наблюдая, как длинные пряди ложатся в раковину. Когда все было кончено, маленькое мутное зеркальце отражало нечто непонятное. Видны были только ее надутые губы и грустные пустые глаза, казавшиеся еще зеленее без волос, обрамлявших лицо. Веснушки на носу и под глазами выделялись ярче. Она похожа на мальчишку? Что ж, тем лучше. Она выглядит моложе? Более хрупкой? Что подумает Александр, увидев ее? Ах, не все ли равно? Она знает, что он подумает. Шу-ра, Шу-ра, Шу-ра….

На рассвете она натянула бежевые Пашины брюки, захватила зубной порошок и щетку, вытащила старый спальный мешок, который брат раньше брал в лагерь, оставила короткую записку родным и пешком отправилась на завод.

Этим утром ее поставили ввинчивать свечи предпускового подогрева в камеру сгорания. Свечи подогревали сжатый воздух в цилиндрах, прежде чем включалось зажигание. Обычно она прекрасно справлялась с этой работой, вот и сейчас совершала механические движения, пытаясь справиться с разгулявшимися нервами.

В обеденный перерыв она вместе с Зиной отправилась к Красенко и заявила, что хочет ехать на рытье окопов. Зина вот уже неделю ни о чем другом не говорила.

Красенко сказал, что она слишком молода. Но Татьяна продолжала настаивать.

– Зачем тебе это, Таня? – участливо спросил он. – Луга не для таких, как ты.

Она сказала, что знает: положение безнадежно, но хочет последовать призыву партии. Даже четырнадцати-пятнадцатилетние подростки роют окопы, и они с Зиной должны помочь красноармейцам чем могут. Зина молча кивала. Татьяна, понимая, что без Красенко ее никто не отпустит с завода, попросила:

– Пожалуйста, Сергей Андреевич!

– Нет, – упорствовал он.

Татьяна не отставала. Она заявила, что любой ценой должна оказаться в Луге и уедет из Ленинграда, с его помощью или без. Красенко она не боялась. Тот всегда ей симпатизировал.

– Сергей Андреевич, вы не можете держать меня силой. Подумайте, как это будет выглядеть, если станет известно, что вы не позволяете добровольцам помочь своей Родине и Красной армии?

Зина молча усердно кивала.

Красенко тяжело вздохнул, выписал обеим пропуска и разрешения покинуть завод и проштемпелевал их паспорта. На прощание он пожелал ей удачи. Татьяна хотела было признаться, что отправляется на поиски брата, но представила, что он ответит и как будет ее отговаривать, и промолчала. Только поблагодарила начальника.