Элизабет Чедвик - Осенний трон

– Говорили, будто Тайбур неприступен, но он пал, – рассказывал Ричард. – Я взял его и сровнял с землей, и Жоффруа де Ранкон сдался и преклонил передо мной колени.

С практической точки зрения Алиенора вполне одобряла действия сына. Когда-то в прошлом ее связь с семейством де Ранкон была очень крепка, а правду об отношениях с отцом Жоффруа она никогда и никому не откроет. Но время и изменчивый политический ландшафт истерли узы близости, молодое поколение уже не ощущает их. В Аквитании всегда было неспокойно, каждый землевладелец стремился захватить как можно больше власти.

То, что Ричард сумел покорить Тайбур, было поистине удивительно, ведь крепость славилась своей непобедимостью. В Тайбуре Алиенора провела свою первую брачную ночь – совсем еще дитя, с таким же юным и неопытным первым мужем, который неловко копошился в темноте, и оба они были охвачены страхом и возбуждением. Может, и хорошо, что разрушена эта цитадель, полная шепотов и воспоминаний.

– Ты молодец!

Действительно, такая победа – великое достижение для человека, которому не было еще и двадцати двух лет.

Он дернул плечом, отказываясь от похвалы, но выглядел довольным. Уничтожив одну лепешку, Ричард взялся за следующую.

– Я не доверяю ни одному из мятежников, даже когда они все покинут Пуату и двинутся маршем на Иерусалим, но в их отсутствие я хотя бы смогу установить собственное правление.

– Если отец позволит тебе.

– Он сказал, что не против. Конечно, и ему доверять нельзя, но кажется, он доволен моими успехами. Говорит, что предоставит мне решение всех вопросов, потому что считает способным правителем.

– Вот как. – На Алиенору эти слова не произвели впечатления. Ричард – ее наследник, и после ее смерти Аквитания достанется ему, и только ему, независимо от любого другого наследства с отцовской стороны. Так что ее не удивляло то, что супруг старается удержать Ричарда и не дать ему уйти в лагерь матери. – Я знаю, что ты не просто способный, а талантливый правитель, но не забывай: ты по-прежнему у отца на поводке. Генрих лишь ослабил его на время.

– Да, мама, это я хорошо помню. – Ричард состроил недовольную гримасу. – Мы даже поссорились с ним, но не из-за моего правления в Аквитании.

– Тогда из-за чего?

– Из-за тебя. – Сын потемнел лицом. – Я убеждал его, что постыдно держать тебя здесь. Я просил, чтобы он освободил тебя, если ему в самом деле нужен мир и поддержка всей семьи.

Алиенору это заявление сына позабавило.

– И что же ответил отец?

– То же, что твердит всегда, когда его загнали в угол и ему нечего сказать: мол, он как следует подумает и даст мне ответ позднее. Мол, дело тут не только в прощении и милосердии и ему приходится учитывать более отдаленные последствия. И все это означает лишь одно: он ничего не сделает.

– Но это же так просто. Пока я заперта в Саруме, я не могу быть помехой его планам. Не думаю, что Генрих хоть когда-нибудь вспомнит о прощении и милосердии в том, что касается меня.

– Я предупредил его, что собираюсь навестить тебя, и он не возражал, только мы оба понимали, что это не более чем мелочная уступка, потому что мое главное требование он не исполнил. Но, мама, я все равно освобожу тебя. Обещаю!

Алиенора не ответила. В искренности и решимости сына она не сомневалась, однако отлично осознавала, что возможно в этом мире, а что – невозможно. Военное искусство позволило Ричарду превратить крепость Тайбур в гору камней, но открыть запоры Сарума ему все-таки не по силам.

– Итак, теперь, когда ты отчитался перед отцом и получил его разрешение править от собственного имени, вернешься в Пуату?

Ричард кивнул:

– Я как раз на пути туда. Повозки с моим багажом поехали прямо в Саутгемптон…

Он опустил глаза, будто в нерешительности, продолжать ли дальше. От Алиеноры это не укрылось.

– Что-то еще? Скажи мне.

Ричард провел растопыренными пальцами по волосам, оставив борозды в медных кудрях.

– Пока я был с отцом, к нему прибыли посланцы из Франции. Людовик собирается в Англию в паломничество на могилу святого Томаса. Этот его немощный сын сгорает от лихорадки, и французский король надеется вымолить для него исцеление. Мне во время его визита лучше быть за пределами Англии, потому что Людовик захочет увидеть дочь, а если и она, и я окажемся рядом с ним в одно и то же время, он запросто сможет устроить свадьбу.

– И это будет ужасно. – Алиенору передернуло при мысли о том, что ее бывший и нынешний супруги встретятся на английской земле. – Странно, что Генрих дал позволение на приезд Людовика.

– Он говорит, что это прекрасная возможность лично обсудить все дипломатические вопросы, но при этом у него, как у хозяина, будет преимущество. Кроме того, он якобы сочувствует Людовику как отец отцу. – Ричард закатил глаза, демонстрируя свое отношение к последнему аргументу. – Им в самом деле нужно встретиться, так что лучше использовать преимущество и сделать это поскорее. Конечно, Людовик будет молиться не только за жизнь сына. Он попросит святого о победе французских войск над нашими, а папа со своей стороны будет молиться об обратном.

– Несомненно, но Людовик никогда не мог устоять перед алтарями и усыпальницами. Он думает, что так его просьбы быстрее дойдут до Всемогущего. Когда мы путешествовали в Святую землю, он останавливался у каждой святыни, чтобы вознести молитву и пополнить свою коллекцию еще одной горстью земли или еще одним фрагментом мощей. Король Франции одержим этим. Его армия отправилась обратно на родину, а он остался, потому что не все святые места успел посетить. – Алиенора покачала головой, снова охваченная раздражением. – Аббат Сугерий все писал ему, просил вернуться поскорее, потому что во Франции назревало восстание. В конце концов Людовик послушался, но с большой неохотой. А сейчас он на многое согласится, лишь бы помолиться у могилы Томаса Бекета. Ведь это ему в первую очередь Людовик обязан рождением сына – именно Томас благословил его брачное ложе. – (Ричард слушал ее, открыв рот.) – Людовику всегда требовалась санкция Церкви для соития. – Она развела руками. – К сожалению, в случае со мной и его второй супругой старания священнослужителей принесли ему только дочерей. И даже папа римский не сумел помочь. А вот Филипп родился ровно через девять месяцев после того, как Людовик даровал Бекету убежище во Франции во время ссоры архиепископа с твоим отцом.

Тут Ричард усмехнулся:

– Так в некотором смысле Томас Бекет – родитель Филиппа? Какая ирония!

Он сумел рассмешить мать.

– О, твой приезд словно глоток свежего воздуха. До чего приятно поболтать с тобой.

– Мама, я бы увез тебя в Аквитанию, если бы только мог. Спрятал бы в багажных повозках и в ту же секунду, как мы высадились бы на том берегу Узкого моря, отпустил бы на свободу.