Элизабет Чедвик - Осенний трон

На секунду Алиенора сжала камни в кулаке. Ей хорошо известно, сколько они могут стоить и как их можно использовать. Генрих не рискнет отобрать их у нее – столько свидетелей было акту дарения, и вообще все случилось как будто в шутку. Она убрала драгоценности в шкатулку и, пытаясь скрыть ненависть, обернулась к Генриху. Конечно же, он намеренно пропустил сыновей вперед, чтобы понаблюдать за их общением с матерью. Она не присела в реверансе перед ним, и муж ей не поклонился.

– Госпожа супруга, надеюсь, пребывание в покое и одиночестве пошло тебе на пользу? – Взгляд его был тверже камня.

– Весьма, мой господин. У меня было время подумать о многих важных вещах и как следует в них разобраться.

– Рад слышать это. Как видишь, я нашел взаимопонимание с сыновьями, и теперь нет причин, почему бы нам не жить счастливо всем вместе.

Имелось множество причин как раз для обратного, но Алиенора сочла за лучшее промолчать.

Генрих протянул ей руку:

– Наши подданные ожидают нас в зале. Не соблаговолишь ли почтить их своим присутствием?

– Мое слово что-нибудь значит?

– Ну, ответ известен нам обоим, – произнес он с любезной улыбкой, хотя взгляд по-прежнему обжигал ледяным холодом.

Ей не хотелось прикасаться к нему, тем не менее она заставила себя положить ладонь на его рукав и пойти с ним в зал. Генрих тоже не желал физического контакта – Алиенора знала это, – но использовал его как средство проявить свою власть. Волей-неволей она должна играть по его правилам, но только до тех пор, пока не выяснит, что затеял противник на этот раз. А тогда – посмотрим еще, кто кого.

Винчестерский замок,

пасхальные торжества, апрель 1176 года

Алиенора сидела под окном вместе с Изабеллой и покрывала вышивкой рукав на новом одеянии Иоанны. Орнамент был сложным, но стежки она клала быстро, потому что знала: ее свобода может закончиться в любой момент. В Саруме все рукоделие сводилось к шитью грубых льняных рубашек для бедных и было частью наказания за то, что она подстрекала сыновей к бунту против отца. Возможность снова работать с шелком и красивой одеждой дарила несказанную радость.

Накануне состоялся праздник воссоединения семьи – на поверхности такой же яркий, как освещенная солнцем вода, но в глубинах которой скрываются опасные, мутные течения. Все улыбались, и смех порой звучал искренний, но под маской веселья прятались куда более темные эмоции, и никто не говорил о том, что привело к расколу. Зато много балагурили и хвастали охотничьими успехами. Несколько раз пересказали историю печальной судьбы головного убора епископа Илийского. Причем сам епископ воспринял происшедшее без обиды и не возражал против того, что драгоценные камни достались Алиеноре. И ни слова о причинах, из-за которых сын восстал против отца и королеву сослали в Сарум. А ведь это эпизод такого масштаба и значения, что в парадном зале не оставалось места ни для чего другого. Он сквозил в каждом вздохе, в каждом слове.

Наутро Генрих отправился на охоту с сыновьями. Изо всех сил он старался продемонстрировать супруге, какая задушевная мужская дружба установилась между ними. Видишь, они мои. Ты пыталась забрать их от меня и проиграла. Он делал вид, что в этом причина их раздора, но Алиенора не верила ему, хотя видеть их вместе было больно.

Иоанна и ее кузины де Варенн извлекли собственные корзиночки с рукоделием и увлеченно что-то вышивали. К ним подсели со своим шитьем молодая жена Гарри Маргарита и ее сестра Адель с волосами мышиного цвета, обрученная с Ричардом. Констанция Бретонская, невеста Жоффруа, читала дамам книгу. Она только что поведала им, гримасничая, что верблюды предпочитают пить грязную воду, а не чистую и для этого мутят ее ногами, поднимая со дна водоема ил и песок.

– Мама, а ты видела верблюдов, когда путешествовала по Святой земле? – спросила Иоанна. – Они и правда так делают?

– Я такого не замечала, – ответила Алиенора. – Ты должна понимать: не все правда, что пишут ученые мужи. Однажды в Иерусалиме я прокатилась на верблюде верхом. Людовик был в ужасе, ведь я нарушила все приличия, только меня это не остановило.

Иоанна широко распахнула глаза:

– Тебе понравилось?

– Нет. Мне было больно. – Алиенора поморщилась. – И дурно, как на корабле во время качки. Верблюды выше лошадей, поэтому с них далеко видно, однако ступают они не очень твердо и медленнее реагируют на команды седока. А вот езда на арабском скакуне – совсем другое дело. Ах! – В ее глазах зажглись воспоминаниями. – Людовик и этого не одобрял. Не нравилось ему, что королева, его супруга, быстрее ветра носится верхом по пустыне. Должно быть, боялся, что я могу умчатся от него навсегда – ха! – и был прав, пожалуй! Как бы я желала, чтобы у меня был сейчас арабский жеребец… или хотя бы верблюд… Но если бы желания были лошадьми, то я давно бы уже находилась в Пуатье, в собственном замке.

Изабелла нежно прикоснулась к руке Алиеноры и послала ей сочувственный взгляд, в котором тем не менее было и предупреждение.

– Касательно орла, – продолжила чтение Констанция, – известно, что когда эта птица состарится, то странным образом опять становится молодой. Когда от прожитых лет глаза орла потемнеют, а крылья отяжелеют, он отыскивает хрустально-чистый источник, где воды пенятся и искрятся на ярком солнце. Взмывает он высоко-высоко над тем источником, направляет взгляд на свет солнца и смотрит туда до тех пор, пока не заполыхают огнем его глаза и крылья. Тогда он спускается к источнику, в его прозрачнейшие воды, и окунается в него трижды, и выныривает потом свежим, и обновленным, и исцеленным от старости.

Алиенора зажмурилась, борясь с подступающими слезами. Если бы все было так просто…

Чтение грубо прервали – в покои влетел Генрих, вернувшийся с утренней охоты. В нем еще бурлила разгоряченная погоней кровь. Грязь облепила его сапоги, накидка была порвана, за шляпу зацепилась веточка. Алиенора ощутила исходящий от короля запах пота. Сыновей с ним не было, как и никого из свиты. У нее заколотилось сердце. Итак, он наступил, момент торговли.

Генрих швырнул шляпу и накидку подскочившему слуге и приблизился к окну, где устроилась Алиенора.

– Оставьте нас! Все! – скомандовал он, сопроводив слова резким взмахом руки. – Я желаю поговорить с королевой наедине.

– Я хочу быть с мамой! – Иоанна надула губы и прижалась к Алиеноре.

– Можешь хотеть все, что угодно, но делать будешь так, как я скажу! – отрезал Генрих. – Этот разговор не для твоих ушей.

– Идем, Иоанна, – позвала девочку Изабелла, – я должна разобрать свою шкатулку с драгоценностями, и вы с Беллой поможете мне.

Дочь бросила на отца быстрый взгляд, в котором отчетливо читалась неприязнь. Однако соблазн поиграть с украшениями тети был слишком велик. Девочка изобразила реверанс и убежала вслед за Изабеллой.