Филиппа Грегори - Дорогами тьмы

– Бог да благословит тебя, добрая женщина.

Старуха приподняла веки и осоловело уставилась на Луку.

– И тебя.

– Гляжу, ты умаялась.

– Я смертельно устала. Дай мне попить.

Лука кивнул Фрейзе. Молодой человек вытащил из-за ремня маленькую кожаную флягу с элем и нехотя протянул ее женщине. Старуха сделала небольшой глоток, Фрейзе забрал у нее флягу, тщательно обтер края и запечатал пробкой.

– Ты голодна?

Женщина замотала головой, сползла на землю, перекатилась на бок, подложила под щеку сложенные ладони и закрыла глаза.

– Что ты тут делаешь? – потряс ее за плечо Лука – Почему ты танцуешь?

– Мне надо поспать. Не успеешь и веки смежить, как снова пора вставать и пускаться в пляс. Сил моих больше нет. Ног под собой не чую. Дай мне поспать, юноша.

– Так брось танцевать, – разгорячился Лука. – Пойдем со мной в гостиницу, там тебя ждет мягкая постель и сытный ужин. Только представь – блаженная ночь сна.

Искоса она посмотрела на него.

– Но я не могу. Танцы – мое призвание. А ты что, не призван?

– Нет. Кто призвал тебя? Кто-то из танцоров? Они обратили тебя?

– Да. Однажды они дотронулись до меня. Но я сама, сама помчалась за ними. Я мечтала танцевать, танцевать до самой смерти. И вот, похоже, я добилась своего.

– У тебя есть дом?

Она передернула плечами.

– Если это можно назвать домом. Юный господин наподобие тебя побрезговал бы оставить в нем лошадь. Нищая халупа. Но для меня и такая годилась. Долгие годы томилась я в ней, влача жалкое существование. Голодное детство, беспросветная юность. Дети бросили меня, помощи ни от кого не дождешься, все надежды погребены и забыты.

– Но разве ты не хочешь вернуться домой? К родным, семье?

Она расхохоталась, словно никогда прежде не слышала столь остроумной шутки.

– Да лучше затанцевать себя до смерти, чем вернуться!

– А остальные? Они думают так же?

– Я почем знаю? – фыркнула она. – Да мне и дела до остальных нет. Я не спрашиваю, они не отвечают. Мы вообще не разговариваем, мы танцуем. С тебя тоже хватит болтовни на сегодня.

Она плотнее укуталась в изорванный плащ и заснула.

Лука выпрямился, посмотрел на Фрейзе. Тот пожал плечами. Они пересекли площадь и подошли к мужчине, который уговаривал свою дочь уйти с ним, пока танцоры спят. Он хватал ее за руки, он тащил ее вверх, она же, отчаянно сопротивляясь, упиралась каблуками в торчащие из мостовой камни. Отец ее, здоровенный детина, казался бессердечным чудищем, вознамерившимся с корнем выдрать хрупкий цветок.

– Я не пойду, – плакала девочка.

– Но твоя мать велела тебе ступать домой, да и братья тебя ждут.

– Я не могу остановиться! Ты сам видел. Я не могу не танцевать.

– Но сейчас же ты не танцуешь, – урезонил ее Фрейзе. – Почему бы тебе не встать и не отправиться потихоньку домой, пока никто не прыгает и не скачет, пока молчит скрипка? Твой папа здесь, он тебе поможет. Я помогу тебе. Выведу на дорогу. Мы будем крепко держать тебя и не дадим сбиться с пути.

– Мне пришлось остановиться. Я не могла более ступить и шагу. Я вынуждена была сесть посидеть. Но как только силы вернутся ко мне, я снова пущусь в пляс.

– Но разве тебе не хочется это прекратить? – не поверил ей Лука.

– Еще как хочется, сэр, – вмешался отец. – Клянусь, в глубине сердца она ничего другого и не желает. У нее не жизнь, а малина. Завидный жених – есть, работа, которой невпроворот, – есть. Да наша ферма без нее пропадет. А она вскакивает как-то утром и давай ногами дрыгать. Баклуши, значит, бьет, а дел – непочатый край. Коровы не доены, сыроварня не метена, яйца не собраны. К тому же бык охромел, и кому, как не ей, за плугом идти да боронить. А она знай себе ворон ловит. Весь день да полночи протанцевала, а затем вылезла в окошко и дала деру за этими плясунами.

– Она побежала за ними? Не они поманили ее? Она сама нашла их? Но почему?

Девчушка вскинула голову и уставилась на Луку безжизненным немигающим взглядом.

– Да потому, что я хочу танцевать, как богиня. И плевать, чем придется пожертвовать ради этого.

Отец девочки изменился в лице.

– Свихнулась, – подытожил он. – Всегда была дура-дурой, а теперь и вовсе свихнулась.

– Ты знала кого-нибудь из танцоров, прежде чем начала танцевать? – спросил девочку Лука.

– Так священник наш как раз накануне против них с проповедью выступил! – зарычал отец. – Мол, берегитесь, люди добрые, беспутный скрипач, склонивший ко греху бесшабашных парней да непутевых девиц, ведет к нам свою шайку, а потому захлопните скорее двери свои и заткните скорее уши свои. Мол, бездельники они, что только веселятся да бражничают, пока мы гнем спины, света белого не видя. Разумные люди его предупреждениям вняли, окна-двери позакрывали. Но разве дочь моя слушает, что ей говорят? Куда там! Она же лучше всех все знает! Она высовывается из окна, пялится на этих шаромыжников, а когда те уходят, выбегает во двор и – ну танцевать. А потом и вовсе поскакала за ними, постоянно пританцовывая. Ну, я – за ней, смотрю, а она уже здесь посреди деревни пляшет, как безумная, позорит и меня, и себя перед соседями. Вот приволоку ее домой, уж я ей задам, дурь-то из нее повыбиваю – живого места не останется. Ноги переломаю – авось поутихнет.

– Ты, старый болван! – возмутился Фрейзе. – Да какой ей смысл возвращаться домой, если там ее изобьют до полусмерти?

Лука опустился на колени перед девочкой и мягко спросил:

– А если бы дома тебя не обижали, если бы жизнь твоя была легче, ты бы бросила танцевать?

Она вскинула худенькое, изможденное лицо. Под глазом ее выцветал лиловый синяк, оставленный, наверно, с неделю назад чьим-то кулаком.

– Я никогда не брошу танцевать, – тихонько прошептала она. – И меня всегда будут обижать дома.

– Да как ты можешь? – негодовал Фрейзе. – Как можешь ты поднимать руку на своего ребенка, плоть от плоти твоей? Как можешь ты заставлять такую махонькую пичужку ворочать плугом?

Но слова мягкосердечного Фрейзе пропали втуне. Мужчина повел плечами.

– Ежели быка нет, кому еще пахать? А ежели она из повиновения выходит, отчего ж ее кулаком-то не приласкать, не поучить уму-разуму?

Фрейзе замешкался, ему хотелось еще немного поговорить с девочкой, но Лука тронулся с места, и он поспешил за ним. Внимание Луки привлекла группа людей, которые, судя по их истрепанным платьям и стоптанным башмакам, уже не первую неделю скитались, танцуя, по городам и весям. Один из них, совсем еще юноша, лежавший, привалившись к каменным ступеням, поднял на Луку глаза:

– Подай нам, Христа ради, добрый человек. Нам не на что купить еды.

– Почему бы вам самим не заработать себе на хлеб? – спросил Лука.

– Для работы мы непригодны, мы можем только танцевать, – вздохнул юноша. – Если облагодетельствуешь нас деньгами, мы оттанцуем в следующую деревню, а ты живи дальше с миром.