Татьяна Соломатина - Община Святого Георгия. 1 серия

Гони полтинник. Пришли! Там он! Дальше не пойду.

ВЕРА

Что так?

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Мамка не велела! Точно там он! Играет. Если уж не утопился.

Вера смотрит на мальчишку, ожидая пояснений.

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Чо?! Ну руки на себя хотел наложить! Обычное дело.

Вера подкидывает монету. Мальчишка-газетчик ловит. Вера спускается по ступенькам в полуподвальное помещение. Входит.

Мальчишка, рассмотрев монету, попробовав на зуб, прячет в укромный карман. Шустро сбегает к дверям в трактир. Смотрит глазом в щёлочку.

1-Й МАЛЬЧИШКА-ГАЗЕТЧИК

Всё, тёть! Хана тебе! Тут мою мамку и зарезали.

( ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, КОНЦЕВИЧ, КРАВЧЕНКО.)

Хохлов сидит за столом (уже в белом халате), в ипостаси «суровый руководитель клиники», пропесочивает подчинённых. Белозерский, Концевич и Кравченко стоят.

ХОХЛОВ

Я сказал вам, Владимир Сергеевич, что моя племянница – не лабораторная мышь?! … Сказал!

Кравченко молчит.

ХОХЛОВ

Вы со своим … новаторством! – мало доигрались?!

Кравченко смотрит на Хохлова с горечью и болью. Хохлов ляпнул несправедливое, и вообще лишнее – это не при ординаторах. Им не надо знать. Смотрит на Кравченко: «прости…», мягко говорит ему:

ХОХЛОВ

Вы свободны.

Кравченко выходит. Хохлов к Концевичу:

ХОХЛОВ

Вы, Дмитрий Петрович, дежурный ординатор. Ни одно решение не принимается помимо вас!

КОНЦЕВИЧ

Это же ваша племянница…

ХОХЛОВ

Да хоть сам господь бог! Смысл тогда в системе правил?! В иерархии?! Вы отстраняетесь от самостоятельных дежурств по клинике.

Даёт ему взглядом-жестом понять: свободен! Концевич, едва кивнув, идёт на выход, зло и тихо проговаривая:

КОНЦЕВИЧ

Именно, что никакого смысла в ваших иерархиях. В системе правил всегда есть те, кто правее…

Выходит.

Хохлов сверлит тяжёлым взглядом Белозерского.

ХОХЛОВ

Вы, Александр Николаевич, обязаны прежде всего уяснить вот что: выходить за рамки закона – преступно!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Алексей Фёдорович, не лить кровь – смерть! Лить кровь по Филомафитскому – смерть с вероятностью один к трём! А по Ланденштейнеру – сто процентов жизнь! И потом, кто-то же должен создавать законы, за рамки которых остальным предписывается не выходить.

Хохлов в ярости, вскакивает с места, подлетает к Белозерскому, указательный палец ему к носу:

ХОХЛОВ

И кровь Ланденштейнер изучал, не ты! И идея-то правила нарушить – не у тебя возникла! – у Владимира Сергеевича! Ничего-то у тебя за душой и нет, кроме глупой детской смелости! И та бы, ладно, по делу! А то всё так! Тварь ли ты дрожащая или!..

Скручивает кукиш, суёт Белозерскому под нос. Немая сцена.

ХОХЛОВ

Вот ты кто! Отважный кукиш!

Белозерский скашивает глаза на кукиш, сперва с непосредственным растерянным огорчением. Но, глядя на кукиш, становится серьёзен. Делится с учителем пережитым. Чутко ловя его состояние, Хохлов – не сразу! – убирает кукиш, смотрит на ученика.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Алексей Фёдорович! Мне у постели Сони … (подбирает слово) открылось… Жгучее! Как бывало в детстве, на богослужении. Ясность. Ясность про врачебное ремесло. И снова будто набросило непроницаемое покрывало, но мгновения хватило, чтобы… Я не из бахвальства, не из показной смелости вашей племяннице кровь лил.

Выдохся. Профессор говорит не без некоторой доброй иронии – он это всё уже не раз испытал, и тем радостнее он за ученика.

ХОХЛОВ

…И ещё не раз откроется. Но чаще – во мраке, шажками, на ощупь. Потому так важны правила и законы.

Протягивает Белозерскому руку. Рукопожатие, искренне, горячее.

ХОХЛОВ

Спасибо! За Соню.

Возвращается за стол. Белозерский стоит столбом, всё ещё пытаясь осмыслить и сформулировать, что же произошло с ним в момент принятия решения о переливании крови «не по правилам».

ХОХЛОВ

Вон!

Белозерский срывается за дверь. Хохлов идёт к столу, садится. Усмехается. По-доброму:

ХОХЛОВ

Одарил дурака бог сверх меры. Горячее сердце открыто откровениям.

Усмехнувшись, берёт трубку телефона:

ХОХЛОВ

Барышня, дом профессора Хохлова.

( ВЕРА, ПОЛОВОЙ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)

Дешёвый трактир. Дым коромыслом. Грязно. Плюют на пол. Оборванцы, криминальные элементы, спившийся чиновник в истрёпанном сюртуке и вытертой форменной фуражке. Калеки – кто без руки, кто без ноги.

Вера сидит за дальним столом, одна, шляпа низко надвинута на глаза. Со стопкой и сигареткой. Цепко осматривает зал. К ней подходит половой с подносом, полным пустых стаканов. Вера суёт ему монету.

ВЕРА

Безногого видал?

Половой с недоверием и осторожностью, но и с сарказмом:

ПОЛОВОЙ

Это за каждого или оптом?

ВЕРА

Четыре креста.

Половой успокаивается, монета исчезает. Кивает головой в сторону одного из столов – виден инвалид Георгий.

ПОЛОВОЙ

В кости режется.

Вера оборачивается в сторону игрового стола.

( ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)

Извозчик курит, пыхтя в светлеющие небеса. Выходит Белозерский, закуривает сигарету.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Иван Ильич, ты про всех всё знаешь…

Обрывается. Затягивается, выдыхает дым. В это время извозчик:

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Всё про всех даже господь бог не знает. До поры до времени…

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Наш фельдшер, Кравченко. Владимир Сергеевич.

Извозчик, пыхнув, хитро прищуривается, но молчит.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Он… какой?

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Хороший. … А про остальное ты у него, барин, спрашивай.

Белозерский усмехается.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Люблю я тебя, Иван Ильич.

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Ты, барин, радуешься. Это у тебя от молодости. От беззаботности. Легко радоваться, когда так-то! Безалаберная радость. Ничего-то для неё и не надо. Вот ты куришь, а Владимир Сергеевич наверное Аську сладким чаем поит. Это – любовь. А у тебя – радость щенячья.

Белозерский бросает недокуренную сигарету – бегом в клинику. Извозчик поднимает длинный бычок, тушит. Кладёт в карман.

ГОСПИТАЛЬНЫЙ ИЗВОЗЧИК

Любовь – она бережливая. Дельная она, любовь-то.

( ГЕОРГИЙ, БРОСАЮЩИЙ ИГРОК, ВЕРА, ИГРОКИ В КОСТИ, ПОСЕТИТЕЛИ ТРАКТИРА.)