Ирина Юсупова - Сон в руку

Вот взять хотя бы бабушку, царство ей небесное… Кто она была для бабушки? Ангел. Невозможный в наше время ребенок. Нежное чудо с мелодичным голосом, скромница, тургеневская барышня. Она с приоткрытым ртом и расширенными глазами слушала бабушкины выученные уже наизусть истории о молодости, где надо делала глаза влажными (тоже ведь немалое умение!), где надо смеялась, а где – краснела (да, да, и краснеть тоже умела!). Первым вопросом, когда она приходила к ней, был, конечно же: "Что надо сделать?". Бабушка умилялась, бабушка всхлипывала, дело, конечно же, находилось, но какое-нибудь пустяковое, и говорить-то не стоит! И стоит ли вспоминать, что не забывала позвонить в праздники, а если приходила в гости, то не с пустыми руками – всегда что-то сладенькое старушке несла, и не так уж важно что, главное – внимание. А самое главное – все были счастливы: бабушка – потому, что из трех ее внучек хоть одна по ее мнению получилась «достойной», родители – потому, что бабушка была рада, она сама – потому что так хорошо удавалась роль. Да и в итоге двухкомнатная квартира после смерти бабушки оказалась оформленной на ее имя, вот так-то!

А двоюродный дядя, кем она была для него? Барышня? Как же… Почти пацан, сорвиголова, девчонка-оторва. Почему? Потому что понимала, что дядька страшно страдает из-за своей бездетности, и что за сына отдал бы полжизни! Ну, и почему, спрашивается, не подыграть? И подыгрывала, да еще как!

Дядька вел кружок парашютистов в аэроклубе, и она, конечно же, была самым отчаянным парашютистом. Хотя, если честно, парашют этот она видела в гробу и в белых тапочках! Когда прыгала первый раз – описалась! Самым натуральным и позорным образом. И наверно, потерять бы ей навсегда уважение в дядькиных глазах, если бы не дождь. Спасительный ливень, взявшийся не пойми откуда среди ясного дня, промочил ее насквозь, и еще она для большей надежности поёрзала попой в комбинезоне по земле (ну, упал человек, ведь первый же раз!), так что никто из подбежавших потом к ней людей никогда ни о чем и не догадался… Дядька стал звать ее тогда "мой Галыч" и начал учить водить машину. И опять все были счастливы: дядька – тому, что имеет, пусть не совсем своего и совсем не сына,… но зато какого! Родители, опять же, оттого, что дядя, говоря с ними, все разговоры сводил к восторгам об их дочери, она сама… да, опять потому, что роль так удается!

Один раз она, правда, здорово расстроилась, почти в депрессию впала и это в шестом-то классе! Моэма прочитала, "Театр". Оказывается, все это уже было, и не она первая, и может это вообще болезнь какая, про которую так здорово рассказал великий писатель? Потом она хорошенечко подумала и с депрессией решила повременить. Ведь она не актриса, и быть ею не собирается. Да и играет она не роли из спектаклей, а саму жизнь. И зачем тогда, спрашивается, превращать жизнь в профессию? И кому, наконец, было от ее игры плохо? Двум другим внучкам бабушки, которым в наследство достался шиш с маслом? Так сами виноваты. Не дерзить надо было, не смеяться над старым человеком, не забывать на года, что есть, вообще-то, у старушки телефон! Да и разделила же она, в конце концов, между ними "на память" все бабушкино очень, кстати, недешевое золотишко. Золото, оно что? Дело наживное… Зато как "наигралась" в благородную двоюродную сестру, да так натурально, аж сама прослезилась! Да и благодарные родственники в наше время всегда могут пригодиться. Или дядькиной бывшей жене, которая бросила его и вышла замуж за другого, потому что хотела иметь своих детей, а не приемных? Ей он не оставил ничего, когда все-таки грохнулся и погиб из-за нераскрывшегося парашюта, хоть и любил до последнего… А вот почти новая "Ауди", новейшая стереосистема и вообще все имущество оказались по завещанию опять-таки ее! Наверно, была бы квартира – и ее бы оставил, но дядька после развода жил у какого-то друга, надолго уехавшего заграницу.

А родители? Ну, про них особый разговор… Они были у нее какие-то рафинированные интеллигенты-неумехи. Нет, умели и знали они, конечно, многое, но вот приспособить эти свои знания к современной жизни почему-то оказались совершенно не в состоянии. Мама – умница, свободно говорящая по-английски и по-немецки, превосходно знающая и любящая немецкую классику, работала всего лишь учителем в самой обычной школе и перебивалась случайными заработками и переводами. А отец, просто прирожденный математик-виртуоз, прекрасно владеющий компьютером, от звонка до звонка сидел за гроши в каком-то НИИ, да только и зарабатывал, что репетиторством. И, тем не менее, она и им всегда подыгрывала. Зубрила немецкий и английский, и хотя проходилась в душе хорошим трехэтажным матерком по поводу этих занятий, но успокаивала себя тем, что в жизни все пригодится! …да и мама так славно улыбалась и молодела на глазах, когда дочь, словно забывшись (вот ведь умора-то!), переходила с ней на этот чертов гавкающий язык великого Гёте! Приходила иногда к отцу с какой-нибудь факультативной задачей и играла при этом фанатичную математичку, у которой единственное счастье в жизни – решить эту самую идиотскую задачу. Ладно, что же не поиграть и не порадовать родного человека, да и задача тоже может пригодиться.

А вот с Игорем вышел полный провал, может, поэтому она в него так тогда влюбилась?

…Они познакомились на выпускном.

Он, оказывается, тоже учился в их школе, но тринадцатью годами раньше, а на выпускной пришел по приглашению их бывшей классной – это был ее последний год, она уходила на пенсию.

…К выпускному она начала готовиться чуть ли не за год, потому что хотела во всю силу своего таланта попробовать роль Королевы Бала. А что главное для королевы? Правильно, платье. Нет, кончено, и без платья она бы справилась с этой ролью вполне успешно – она всегда была в центре внимания, друзья тянулись к ней, зная, что всегда найдут понимание и искреннее (ох, знали бы правду!) сочувствие. Но платье хотелось такое, чтобы запомнилось всем и навсегда. Потрясти родителей и купить безумно дорогую эксклюзивную салонную шмотку? А где гарантии, что точно в такой же не придет Людка из "Б"? Сшить? Ателье отпадает, у них там фантазии ограничиваются набором все тех же эксклюзивных салонных картинок, своей портнихи нет, а у самой, хоть руки и ничего, растут откуда надо, но нет ни хорошей машинки, ни особого дизайнерского дара… Что же придумать?

Мысль пришла неожиданно, когда она после ванной голышом стояла у зеркала и задумчиво прикидывала, какой же все-таки фасон для нее самый выигрышный? Она тогда сняла с головы полотенце и ее длинные пепельные, пышные и чуть волнистые волосы закрыли ее почти до колен. Вот тут-то решение и пришло. "Ну, я и дура… Платье… фасон… материал… Вот мое королевское платье! Главное – правильно их преподнести, тогда будет абсолютно не важно, что надето на мне самой!" Надо сказать, что волосы она никогда не распускала. Во-первых, неудобно – мешают и лезут во все. А во-вторых, нечего часто баловать всех лицезрением такой неземной красоты! Хорошенького – понемножку, и поэтому укладывала она их всегда в тяжелый пучок сзади, а выбивавшиеся вокруг лица волнистые пряди даже иногда создавали иллюзию стрижки.