Валерий Хатюшин - История сердца. Любовная проза

…По привычке я ежедневно смотрю на твое окно, словно могу увидеть в нем твой силуэт…

…Если до следующего лета ты не приедешь на побывку, то я сама к тебе прилечу. Вот увидишь! Я же не перенесу эти два года без тебя!»

Но двух лет не понадобилось. Запоздалой сибирской весной, когда вовсю цвела черемуха и хотелось любить и надеться, мне передали авиаконверт с ее последним посланием.

«Я получила твое письмо. Оно, как всегда, очень хорошее и нежное. Но вот получается так, что на одно из самых нежных твоих писем я отвечаю не тем, что ты ожидаешь. Я не могу больше этого скрывать. Я люблю другого. Уже полгода. Сначала мне казалось, что это мимолетное увлечение, но вышло всё гораздо серьезнее.

Да, я очень любила тебя, но так, как сейчас, еще не любила никого. В последних письмах к тебе я старалась убедить саму себя, что всё остается по-прежнему, что мое отношение к тебе не изменилось. Но далее убеждать себя в этом не хочу и не могу. В моих желаниях, в моем сердце существует только он.

Я знаю тебя, знаю, что тебе не нужны никакие объяснения, ты сам всё поймешь. Но, честное слово, не поднимается рука после четырех лет нашей любви сказать: «Прощай. Я люблю другого».

Ты будешь презирать меня, но я устала ждать. Прошу тебя, не мешай нам, оставь нас вдвоем.

До нашего горького свидания, мой милый! Именно до свидания, потому что никто не убережет нас от встречи, хотя и нечаянной.

Если сможешь, прости. И больше не пиши мне. Ольга».

Встреча наша и вправду состоялась.

Со службы я вернулся через два с половиной года. Мне уже было известно, что Оля вышла замуж, родила девочку и что они переехали жить к родителям мужа. Но вскоре, через полгода, она развелась и вновь перебралась вместе с дочкой на прежнюю квартиру – к своей матери. И вот однажды из своего окна я увидел ее, проходящую с маленькой девочкой мимо нашего подъезда. Сердце мое встрепенулось и прежняя тоска подступила к горлу. Я открыл шкаф, достал из кармана своего дембельского мундира медальон, подаренный ею в день нашего прощания, и быстро вышел из дома. С гулко бьющимся сердцем я приблизился к ней сзади и негромко произнес ее имя. Держа дочку за руку, она оглянулась и на мгновение обомлела. На ее широко распахнутых, всё таких же прекрасных глазах отразился испуг, но на губах застыла смущенная улыбка.

– Здравствуй… – только и сумела произнести она.

– Как поживаешь? – задал я никчемный вопрос.

– Нормально, – машинально ответила она. – Вот… дочка…

– Знаю, – сказал я, глядя на милое создание полутора лет.

– А ты как?

Я усмехнулся.

– Тоже нормально. Вот, возьми… – Я достал из кармана цепочку с медальоном и протянул ей.

Она опустила глаза, и улыбка сошла с ее губ.

– Не надо, – она сделала шаг назад. – Не надо… Оставь себе… Прости меня… – и, повернувшись ко мне спиной, взяла дочку на руки и быстро, не оглядываясь, поспешила уйти.

С огромной печалью я смотрел ей вслед.

В школе был объявлен новогодний вечер для старшеклассников. Ученики, как и положено, пригласили на него своих преподавателей. Людмила Михайловна, учительница литературы, тоже получила приглашение. Это была женщина лет двадцати шести, стройная, легкая, гордо и независимо держащая себя в любых обстоятельствах. Постоянная строгость и неизменная серьезность Людмилы Михайловны, а также подчеркнутая простота и неброскость ее туалета, вызывали нескрываемое уважение к ней всех ее учеников. Она была равнодушна к подобным развлечениям, однако, немного поколебавшись, пришла.

Алексей Дольский в своем десятом классе считался одним из тех одиноких мечтателей, странность которых принимается всеми спокойно и без насмешек, и у которых редко бывают близкие друзья.

С первых же минут вечера весь сияющий, в веселом расположении духа, Алексей ни на шаг не отступал от Людмилы Михайловны. Он уже несколько раз приглашал ее на танец, вызывая тем самым недоуменные взгляды многих преподавателей. Он был тайно влюблен в учительницу литературы.

Людмила Михайловна еще раньше замечала, что Дольский как-то очень странно не равнодушен к ней. Об этом уже кое-где ходили слухи. На ее уроках он сидел всегда как завороженный и отвечал по ее предмету более чем хорошо. И все же она решила сделать Алексею замечание.

– Дольский, по-моему вы позволяете себе лишнее, ведь вы не с девочкой танцуете, – сказала она шепотом.

Алексей, не переставая улыбаться, немного отстранился и проговорил смущенно:

– Простите… Я замечтался… Но если вам неприятно, я больше не подойду…

– Да нет. Только я не хочу, чтобы на нас все смотрели исподлобья. Вы понимаете?

– Понимаю. Но сегодня у всех такое веселое настроение, все смеются, все словно забыли свои годы… И я очень прошу вас, Людмила Михайловна, не называйте меня сегодня по фамилии, а?

Учительница вопросительно посмотрела ему в глаза. Ее всегда бледные щеки вдруг покрыл розовый румянец, а маленькие пухлые губы приняли недоуменное выражение.

– Хорошо, Алексей, но к чему все это?

– Забудьте сегодня о том, что я ваш ученик, – с улыбкой сказал он.

– У меня не получится, – грустно ответила она. – Вы… ты напрасно решил провести вечер со мной. Только зря время потеряешь. Не останется ни радости, ни впечатления… Посмотри, сколько кругом таких юных и прекрасных девушек. И многие будут рады твоему вниманию.

– Не знаю… – задумчиво произнес Алексей. – Мне никого не нужно… Неужели вы даже на один вечер не хотите забыть свои заботы? Или, может, у вас неприятности?

Танец закончился. Алексей проводил свою партнершу к ее столику, где, рассматривая молодежь оценивающими взглядами и лишь изредка обмениваясь кое-какими репликами, сидели две пожилые преподавательницы. Но только он отошел к стене, как невысокий лысеющий мужчина, игравший роль массовика-затейника, без которого не обходились подобные школьные вечера, вышел в центр зала и объявил белый танец.

Ребята, скрывая нетерпеливое волнение, вызывающе переглядывались, а девушки робко, по одной, стесняясь всеобщего внимания, начали приглашать таких довольных собою ребят.

Алексей пристально, не отрываясь, смотрел на бледное, отвлеченное лицо любимой учительницы. Вернее, он видел половину ее лица. Она сидела за столиком боком к нему, размешивая в чашке кофе. Алексей смотрел на ее задумчивое лицо и мучительно ждал, что вот-вот она взглянет в его сторону, хотя совершенно не верил, что она сама сможет пригласить его на танец.

Одна из сидящих рядом учительниц наклонилась к Людмиле Михайловне и шепнула ей что-то на ухо. Людмила Михайловна резко повернулась в сторону Алексея. Их взгляды мгновенно сошлись. Он чувствовал, что нужно выдержать этот острый взгляд ее больших черных глаз. Но тут ее глаза потупились, она покраснела, затем медленно встала из-за стола, тихо извинилась и направилась к выходу из зала.