Алексей Губарев - По зарубкам Золотого демона

Когда все собрались на «таборе» и образовали плотный зрительский круг наш герой снял крышку со сковороды. Минуту стояла гнетущая тишина. Шок и особенно выражение лиц, в который повергло рыбачков увиденное, описать невозможно. Застывшие, обомлевшие рыбаки выглядели настолько шкодно, что у постороннего вызвали бы обидный смех.

Представьте эту картину сами. Самый разгар зимней рыбалки и на тебе – настоящая еще дымящаяся яичница да во всей ее красе. Вот она, не на картинке, а в живую и парит на сковороде. Эффект превзошел все ожидания…!

Казалось земля прекратила свое извечное вращение. Ну, скажите? Ну, кому может прийти в голову на рыбалке изжарить яичницу? Да не простую, а самую что ни на есть настоящнейшую! А?

Почти одновременно все свидетели происходящего сделали глубокий вдох и …

И округу буквально расколол дикий хохот переходящий в рев и у некоторых в истерику. У двоих потекли слезы, трое других, схватившись за животы, загнулись в дугу. Самый впечатлительный упал, сучил ногами и зачем-то, давясь, ел снег. Застать такой откровенно – непосредственный хохот от взрослых мужиков, ржущих одновременно, очень мало кому удается. (Если у вас родиться желание насладиться непритворным мужицким смехом, угостите своих друзей на рыбалке настоящей яичницей.)

А какие фразы, какой изящные матюги в этот момент усыпали пространство, какие комплименты выслушал наш герой в свой адрес! Такие речевые обороты, крепко сдобренные замысловатыми фразами, вы вряд ли слышали когда либо. Даже крылатым изречениям классиков до них далековато. Э-эх, все бы мировое простонародье бы вооружить этими уроками русской словесности!

Вообще что-то подобное можно наблюдать когда, например, когда в устоявшейся рыбацкой компании появляется новичок абсолютно не умеющий ловить рыбу, одуревший от свежего воздуха и неожиданно напившись «вусмерть», парализуя окружающих этой своей неожиданной выходкой, при полнейшем отсутствии клева, все же вылавливает огромную рыбину, да еще и краснокнижную.

Естественно, что разбросанные вдоль русла рыбаки, услышав «свару», бросили свое основное занятие. Некоторые просто наблюдали, чем все закончится, наиболее любопытные побросали на лед снасти и пошли к разгудевшемуся «табору». И затихающие смех и гомон новой порцией разносился над застывшей рекой.

Прилагая неимоверные усилия, наш герой кое-как остановил эту канонаду. С трудом перекричав толпу, он объявил, что блюдо стремительно остывает.

Все спохватились. Незамедлительно были откупорены две поллитровки, и началось пиршество. Настоящая яичница отработала более чем на «отлично», оставив после себя массу впечатлений и незабываемую память.

Что касаемо веселой компании и «интересинки» нашего героя, то у них теперь традиция на рыбалке баловать себя настоящей яичницей, а приготовить ее почетное право принадлежит их «мастеру». И делает он это с жуткой «интересинкой».

Губарев Алексей Васильевич

Дездечадос (зд. Лишенцы)

К своим двадцати семи ничего особенного из себя Владик не представлял. Он не был женат, любил бесцельно валяться на диване, пялясь в телевизор, удить в реке рыбу и неразлучно таскал с собой мечту мгновенного обогащения. Поверх этого незатейливого скарба у него была ещё одна сущая безделица – невостребованное высшее образование.

Это был один из самых серых представителей разношерстной толпы провинциальных балбесов в потёртых джинсах, кургузом свитере и кепке, в поисках работы по десятому кругу отирающий отделы кадров десятка городских компаний и полутора сотен мошеннических контор, облепивших улицы города, как мухи бумажный абажур.

С некоторого времени Владик невзлюбил свой город. Город, в котором не было врача-рентгенолога, работало два светофора, были разворованы и впоследствии превращены в развалины Помпеи сорок предприятий и сбежал в Англию губернатор, протеже президента.

Виной тому, как ни странно, была кастрюля водоизмещением в четыре литра, облезлый бок которой украшали две сочные ягоды земляники и зеленый кленовый листок. Эта кастрюля, помнившая наваристые борщи на мозговых косточках и некогда баловавшая детство тушеной капустой с говядиной, давно была водворена под кухонный стол, где и пылилась, прозябая в глубочайшем забвении.

Как и подавляющее большинство жителей, Владик с мамой от времён горбачёвской анархии и ельцинского бандитизма привыкли обходиться супами из пачек, сухарями, маргариновой дрянью «Покровское» и сублимированной китайской лапшой «Доширак», отчаянно заглушая хроническое чувство голода множественными приёмами чая безо всякого на то повода.

Да, Владик жил с мамой. Этой вечно больной женщине и были обязаны все его двадцать семь лет, которые при, не дай того Бог, её уходе из мира сего давно оборвались бы от истощения. Его друзья, собрав пожитки и остатки долготерпения, давно бежали в благодатные районы страны, тем самым значительно увеличив необжитые пространства восточных окраин Родины, при том своей выходкой немало удивив власть. И теперь в опустевшем городишке ранимый его возраст переживал тяжелейший моральный кризис по ущербу сопоставимый с экономическими руинами Детройта.

То, что предлагал избалованный работодатель, не устраивало отравленную нищетой душу, а места, которым могло снизойти сердце Владика, были заняты преклонным возрастом. И как ни билась его судьба, а удобоваримой ниши ей занять пока так и не удалось.

Случайных денег не было, и уже вторую неделю Владик негодовал. Нет, если бы подобное навалилось летом, ему было бы значительно легче. Часть переживаний он добросовестно утопил бы на городском пляже, частью поделился бы в неподдающихся исчислению пивных, а оставшееся горе расплескалось бы в многочисленных бессонных ночах и беспорядочных случайных связях. Но, как назло на дворе зверствовал кризис и стояла затянувшаяся мрачная дальневосточная весна, которая, судя по всему, освобождать место и не собиралась.

Вторая половина человечества, ставшая жертвой астрономического упадка и санкций, но обладающая более ясным сознанием в отличие от первой, здраво расценила ситуацию в стране, приравняв действительность к жизни на каторге. Поэтому на обычно бушующие в это время гормоны женской половине невероятным образом удалось наложить епитимью в виде бессрочного поста, отчего единственный роддом, что желтел на улице Ленина, к осени поклялся переквалифицироваться в мертвецкую, а бывший форпост страны стал скучен, как испанская лестница в Риме.

Очередной раз, проведя впустую день в очередях, изголодавшись и основательно промочив ноги, опустошенный он поплёлся домой. Путь, выключая пару главных улиц и десяток незатейливых проулков, основой своей пролегал по тоскливому бульвару, усеянному по обеим сторонам рядами хилых ясеней и разноцветными филиалами многочисленных банков. Эти отпрыски легализации награбленного нагло швыряли в лица горожан издевательские предложения быстро решить все накопленные ими проблемы в обмен на куда более тяжкие обстоятельства, завуалированные дежурной улыбкой банковских фурий.