Array Имруулькайс - Любовная лирика классических поэтов Востока

Как будто играет дитя,
но для пойманной птицы
Игра обернется
погибелью наверняка.

На волю бы выйти!
Да стоит ли — право, не знаю.
Ведь сердце приковано к милой,
а цепь коротка.

Ворон, что ты пророчишь?
С любимой разлуку?
Сам попробуй, как я,
испытай эту муку.

Что еще ты сулишь
одинокому, ворон?
Бедняку угрожаешь
каким приговором?

Ты не каркай, не трать
понапрасну усилья —
Потеряешь ты голос
и перья, и крылья.

Будешь ты, как и я,
истомленный недугом,
Жить один, без надежды,
покинутый другом!

Что я делаю, безумец,
в этот вечер темно-синий?
На песке тебя рисую
и беседую с пустыней.
Крики ворона услышу —
наземь падаю в тоске.
Ветер горя заметает
мой рисунок на песке.

Люблю — в пустыне жажда
слабей моей любви.
Люблю — иссякли слезы
бессонные мои.
Люблю — молиться бросил,
безумьем обуян.
Люблю — не вспоминаю
каабу и коран.

Исполни лишь одно желанье
мое — иного нет:
Спаси любимую от горя,
убереги от бед.

Мне блага большего не надо,
ты щедро одарил
Меня любовью — в ней отрада,
спасение и свет.

Пока живу — люблю и верю,
надеюсь и терплю,—
Служу единственному богу,
храню его завет…

Только любящий достоин
человеком называться.
Кто живет, любви не зная,
совершает святотатство.

Мне любимая сказала:
«Ничего не пожалею,
Лишь бы милого увидеть,
лишь бы мне тебя дождаться».

Только любящим завидуй —
им на долю выпадает
Невозможное блаженство,
неразменное богатство.

Вы, суд мирской! Слуга аллаха тот,
Кто судит нас, руководясь законом.
Пусть жен не всех в свидетели зовет,
Пусть доверяет лишь немногим женам.

Пусть выберет широкобедрых жен,
В свидетели назначит полногрудых,
Костлявым же не даст блюсти закон —
Худым, иссохшим в сплетнях-пересудах.

Сошлите их! Никто из мусульман
Столь пламенной еще не слышал просьбы.
Всех вместе, всех в один единый стан,
Подальше бы! — встречаться не пришлось бы!

Ну их совсем! А мне милее нет
Красавицы роскошной с тонким станом,
Что, покрывалом шелковым одет,
Встает тростинкой над холмом песчаным.

Лишь к эдаким благоволит аллах,
А тощих, нищих, с нечистью в сговоре,
Угрюмых, блудословящих, нерях,
Ворчуний, лгуний, — порази их горе!

Я жизнь отдам стыдливой красоте.
Мне знатная, живущая в палате
Красавица приятнее, чем те,
К которым ночью крадутся, как тати.

Я видел: пронеслась газелей стая,
Вослед глядел я, глаз не отрывая, —

Знать, из Кубá неслись они испуганно
Широкою равниною без края.

Угнаться бы за ними, за пугливыми,
Да пристыдила борода седая.

Ты, старый, очень старый, а для старого
Уж ни к чему красотка молодая.

Отвернулась Бегум, не желает встречаться с тобой,
И Асма перестала твоею быть нежной рабой.

Видят обе красавицы, сколь ты становишься стар,
А красавицам нашим не нужен лежалый товар.

Полно! Старого друга ласкайте, Бегум и Асма,
Под деревьями нас укрывает надежная тьма.

Я однажды подумал (ту ночь я с седла не слезал,
Плащ намок от дождя, я к селению Джазл подъезжал):

О, какая из дев на вопрос мой ответить могла б,
Почему за любовь мне изменою платит Рабаб?

Ведь, когда обнимал я другую, — казалось, любя
Я томился, и жаждал, и ждал на свиданье — тебя.

Если женщины верной иль даже неверной я раб,
Мне и та и другая всего лишь — замена Рабаб.

Обещай мне подарок, хоть я для подарков и стар, —
Для влюбленной души и надежда — достаточный дар.

Я покинут друзьями, и сердце мое изболело:
Жажду встречи с любимой, вздыхаю о ней то и дело.

И зачем мне совет, и к чему мне любезный ответ,
И на что уповать, если верности в любящей нет?

Кто утешит меня? Что мне сердце надеждою тешить?
Так и буду я жить — только смерть и сумеет утешить.

В стан я племени прибыл, чьих воинов славны дела.
Было время покоя, роса на пустыню легла.

Там я девушку встретил, красивее всех и стройней,
Как огонь, трепетали запястья и бусы на ней.

Я красы избегал, нарочито смотрел на других,
Чтобы чей-нибудь взор не приметил желаний моих,

Чтоб соседу сказал, услаждаясь беседой, сосед:
«Небесами клянусь, эта девушка — жертва клевет».

А она обратилась к подругам, сидевшим вокруг, —
Изваяньем казалась любая из стройных подруг:

«Заклинаю аллахом — доверюсь я вашим словам:
Этот всадник заезжий пришелся ли по сердцу вам?

К нам войти нелегко, он же прямо проходит в шатер,
Не спросившись, как будто заранее был уговор».

Я ответил за них: «Коль приходит потайный жених
На свиданье любви, никакой ему недруг не лих!».

Радость в сердце влилась, как шатра я раздвинул края, —
А сперва оробел, хоть вела меня воля своя.

Кто же к ней, белолицему солнцу в оправе зари,
Не придет повидаться, лишь раз на нее посмотри?

Возле Мекки ты видел приметный для взора едва
След кочевий былых? Не блеснет над шатром булава,

И с востока и с запада вихри его заносили,—
Ни коней, ни людей, — не видать и защитного рва.