Антология - Русские песни и романсы

— «Ну, коль этак, — молвит Стенька,
Так на чью-нибудь беду,
Я, непрошеный, сегодня
Ночью сам к тебе приду!»

Отошёл, остановился,
Глянул раз, пообождал,
Шапку на ухе поправил,
Поклонился и пропал…

Плохо спится молодице;
Полночь близко… Чу!.. Сквозь сон
Половица заскрипела…
Неужели это он?

Не успела «ах» промолвить,
Кто-то за руки береёт,
Горячо в уста целует,
К ретивому крепко жмет…

«Что ты делаешь, разбойник?
Ну, проснется, закричит!..»
— «Закричит, так жив не будет…
Пусть-ка лучше помолчит.

Не ошиблась ты словечком, —
Что вводить тебя в обман:
Не купец — казак я вольный,
Стенька Разин — атаман!

Город Астрахань проведать
Завернул я по пути,
Чтоб с тобой, моя голубка,
Только ночку провести!

Ловко Стеньку ты поймала!
Так держи его, смотри,
Белых рук не разнимая,
Вплоть до утренней зари!..»

В лесу над рекой жила фея,
В реке она часто купалась;
И раз, позабыв осторожность,
В рыбацкие сети попалась.

Её рыбаки испугались,
Но был с ними юноша Марко;
Схватил он красавицу фею
И стал целовать её жарко.

А фея, как гибкая ветка,
В могучих руках извивалась
Да в Марковы очи глядела
И тихо над чем-то смеялась.

Весь день она Марка ласкала;
А как только ночь наступила,
Пропала веселая фея…
У Марка душа загрустила…

И дни ходит Марко, и ночи
В лесу, над рекою Дунаем,
Всё ищет, всё стонет: «Где фея?»
А волны смеются: «Не знаем!»

Но он закричал им: «Вы лжёте!
Вы сами целуетесь с нею!»
И бросился юноша глупый
В Дунай, чтоб найти свою фею…

Купается фея в Дунае,
Как раньше, до Марка, купалась;
А Марка — уж нету… Но всё же
От Марка хоть песня осталась,

А вы на земле проживете,
Как черви слепые живут;
Ни сказок о вас не расскажут,
Ни песен про вас не споют!

Бывало, в дни весёлые
Гулял я молодцом,
Не знал тоски-кручинушки,
Как вольный удалец.
Любил я деву юную, —
Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Румяна, как заря.
Спознался ночкой тёмною,
Ах! ночка та была,
Июньская волшебная,
Счастлива для меня.
Бывало, вспашешь полосу,
Лошадку уберёшь
И мне тропой знакомою,
В заветный бор идёшь,
Глядишь: моя красавица
Давно уж ждёт меня;
Глаза полуоткрытые,
С улыбкой на устах.
Но вот начало осени;
Свиданиям конец,
И деву мою милую
Ласкает уж купец.
Изменница презренная
Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
В хоромы жить ушла.
Живёт у чёрта старого
За клеткой золотой,
Как куколка наряжена,
С распущенной косой.
Просил купца надменного,
Её чтоб отпустил;
В ногах валялся, кланялся, —
Злодей не уступил.
Вернулся в свою хижину —
Поверьте, одурел
И всю-то ночь осеннюю
В раздумье просидел.
Созрела мысль злодейская,
Нашёл во тьме топор,
Простился с отцом-матерью
И вышел через двор.
Стояла ночка тёмная,
Вдали журчал ручей,
И дело совершилося:
С тех пор я стал злодей.
Теперь в Сибирь далёкую
Угонят молодца
За деву черноокую,
За старого купца.

У дальней восточной границы,
В морях азиатской земли,
Там дремлют стальные гробницы,
Там русские есть корабли.

В пучине немой и холодной,
В угрюмой, седой глубине,
Эскадрою стали подводной,
Без якоря встали на дне.

Упали высокие трубы,
Угасли навеки огни,
И ядра, как острые зубы,
Изгрызли защиту брони.

У каждого мёртвого судна
В рассыпанном, вольном строю,
Там спят моряки непробудно,
Окончили вахту свою.

Их тысячи, сильных и юных,
Отборная русская рать…
На грудах обломков чугунных
Они улеглись отдыхать.

Седые лежат адмиралы,
И дремлют матросы вокруг,
У них прорастают кораллы
Сквозь пальцы раскинутых рук.

Их гложут голодные крабы,
И ловит уродливый спрут,
И чёрные рыбы, как жабы,
По голому телу ползут.

Но в бурю ночного прилива,
На первом ущербе луны,
Встают мертвецы молчаливо
Сквозь белые брызги волны.

Их лица неясны, как тени.
Им плечи одела роса.
И листья подводных растений
Плющом заплели волоса.

Летят мертвецов вереницы
На запад, на сушу, домой.
Несутся быстрее, чем птицы,
Но путь им заказан прямой.

Хребтов вековые отроги,
Изгибы морских берегов
И рельсы железной дороги
Уж стали добычей врагов.

И только остался окружный,
Далёкий, нерадостный путь.
На тропик летят они южный,
Спешат материк обогнуть.

Мелькают мысы за мысами,
Вдогонку несётся луна.
Они не опомнятся сами,
Пред ними — родная страна.

Но что же их стиснулись руки
И гневом блеснули глаза?
На родине смертные муки,
Бушует слепая гроза.

Унылое, серое поле,
Неровная, низкая рожь…
Народ изнывает в неволе,
Позорная царствует ложь.

Торговые, людные села,
Больших городов суета…
Повсюду ярмо произвола,
Не знает границ нищета.

От Камы до желтого Прута,
Как буйного моря волна,
Растёт беспощадная смута,
Кипит роковая война.

И плачут голодные дети,
И катится ярости крик,
И свищут казацкие плети,
Сверкает отточенный штык…

Снаряды взрываются с гулом,
И льётся кровавый поток.
Объяты багровым разгулом
И запад и дальний восток.

И падает также рядами
Подкошенный юности цвет
В широкие общие ямы,
В могилы, где имени нет.

От павших твердынь Порт-Артура,
С кровавых Маньчжурских степей,
Калека, солдат истомленный,
К семье возвращался своей.

Спешил он жену молодую
И малого сына обнять,
Увидеть любимого брата,
Утешить родимую мать.

Пришёл он… В убогом жилище
Ему не узнать ничего:
Другая семья там ютится,
Чужие встречают его…

И стиснула сердце тревога:
Вернулся я, видно, не в срок…
«Скажите, не знаете ль, братья,
Где мать? Где жена? Где сынок?»

— «Жена твоя… Сядь… Отдохни-ка…
Небось твои раны болят».
— «Скажите скорее мне правду…
Всю правду!» — «Мужайся, солдат.