Антология - Русский романс

И в эти минуты
Любви и разлуки
Мы прожили много —
И счастья, и муки…

Если б, сердце, ты лежало
На руках моих,
Всё качала бы, качала
Я тебя на них,

Будто мать дитя родное,
С тихою мольбой, —
И заснуло б, ретивое,
Ты передо мной!

А теперь в груди сокрыто,
Заперто в тюрьму,
Ты доступно, ты открыто
Одному ему;

Но не видит он печали;
Как мне с этим быть?
Позабыть его? Едва ли
Можно позабыть!

Мчатся годы, грусть всё та же,
Те же все мечты…
Сердце, сердце, да когда же
Здесь умолкнешь ты?

Что такое это значит:
Как одна я с ним сижу,
Все тоскует он и плачет?..
Право, маменьке скажу!

Я ему одна забота,
Но в душе моей, вишь, лед,
И глаза мои за что-то
Он кинжалами зовет.

Вишь, резва я, непослушна,
Ни на миг не посижу…
Право, мне уж это скучно,
Право, маменьке скажу!

Под окном моим все бродит,
Сам с собою говорит;
Как одна — он глаз не сводит,
А при людях — не глядит.

Но порой, как с ним бываю,
И сама я вся дрожу,
И смущаюсь, и пылаю…
Право, маменьке скажу!

Пусть она о том рассудит;
Вот ужо я погляжу,
Что-то с ним, с бедняжкой, будет?:.
Нет, уж лучше не скажу!

Ты еще не умеешь любить,
Но готов я порою забыться
И с тобою слегка пошутить,
И в тебя на минуту влюбиться.

Я влюбляюсь в тебя без ума;
Ты, кокетка, шалить начинаешь:
Ты как будто бы любишь сама,
И тоскуешь, и тайно страдаешь;

Ты прощаешь певцу своему
И волненье, и грусть, и докуку,
И что крепко целую и жму
Я твою белоснежную руку,

И что в очи тебе я смотрю
Беспокойным, томительным взором,
Что с тобой говорю, говорю, говорю,
И не знаю конца разговорам…

Вдруг я вижу — ты снова не та:
О любви уж и слышать не хочешь,
И как будто другим занята,
И бежишь от меня, и хохочешь…

Я спешу заглушить и забыть
Ропот сердца мятежный и страстный…
Ты еще не умеешь любить,
Мой ребенок, мой ангел прекрасный!

И вечерней и ранней порою
Много старцев, и вдов, и сирот
Под окошками ходит с сумою,
Христа-ради на помощь зовет.

Надевает ли сумку неволя,
Неохота ли взяться за труд, —
Тяжела и горька твоя доля,
Бесприютный, оборванный люд!

Не откажут тебе в подаянье,
Не умрешь ты без крова зимой, —
Жаль разумное божье созданье,
Человека в грязи и с сумой!

Но беднее и хуже есть нищий:
Не пойдет он просить под окном.
Целый век, из одежды да пищи,
Он работает ночью и днем.

Спит в лачужке, на грязной соломе,
Богатырь в безысходной беде.
Крепче камня в несносной истоме,
Крепче меди в кровавой нужде

По́ смерть зерна он в землю бросает,
По́ смерть жнет, а нужда продает;
О нем облако слезы роняет,
Про тоску его буря поет.

Вырыта заступом яма глубокая.
Жизнь невеселая, жизнь одинокая,
Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,
Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая, —
Горько она, моя бедная, шла,
И, как степной огонек, замерла.

Что же? усни, моя доля суровая!
Крепко закроется крышка сосновая,
Плотно сырою землею придавится,
Только одним человеком убавится…
Убыль его никому не больна,
Память о нем никому не нужна!..

Вот она — слышится песнь беззаботная —
Гостья погоста, певунья залетная,
В воздухе синем на воле купается;
Звонкая песнь серебром рассыпается…
Тише!.. О жизни покончен вопрос.
Больше не нужно ни песен, ни слез!

На старом кургане, в широкой степи,
Прикованный сокол сидит на цепи.
Сидит он уж тысячу лет,
Все нет ему воли, все нет!

И грудь он когтями с досады терзает,
И каплями кровь из груди вытекает.
Летят в синеве облака,
А степь широка, широка…

Ехал из ярмарки ухарь-купец,
Ухарь-купец, удалой молодец.
Стал он на двор лошадей покормить,
Вздумал деревню гульбой удивить.
В красной рубашке кудряв и румян,
Вышел на улицу весел и пьян.
Собрал он девок-красавиц в кружок,
Выхватил с звонкой казной кошелек.
Потчует старых и малых вином:
«Пей-пропивай! Поживем — наживем!..»,
Морщатся девки, до донышка пьют,
Шутят, и пляшут, и песни поют.
Ухарь-купец подпевает-свистит.
Оземь ногой молодецки стучит.
Синее небо, и сумрак, и тишь.
Смотрится в воду зеленый камыш.
Полосы света по речке лежат.
В золоте тучки над лесом горят.
Девичья пляска при зорьке видна,
Девичья песня за речкой слышна,
По лугу льется, по чаще лесной…
Там услыхал ее сторож седой;
Белый как лунь, он под дубом стоит,
Дуб не шелохнется, сторож молчит.
К девке стыдливой купец пристает,
Обнял, целует и руки ей жмет,
Рвется красотка за девичий круг:
Совестно ей от родных и подруг.
Смотрят подруги, — их зависть берет:
Вот, мол, упрямице счастье идет.
Девкин отец свое дело смекнул,
Локтем жену торопливо толкнул.
Сед он, и рваная шапка на нем,
Глазом мигнул — и пропал за углом.
Девкина мать расторопна-смела,
С вкрадчивой речью к купцу подошла
«Полно, касатик, отстань — не балуй!
Девки моей не позорь, не целуй!»
Ухарь-купец позвенел серебром:
«Нет, так не надо… другую найдем!..»,
Вырвалась девка, хотела бежать,
Мать ей велела на месте стоять.