Владимир Файнберг - Стихи последних лет

Норд-ост крепчал.
Далёк причал.
До него ещё ночь пути.
Вор пароходный права качал –
искал, чего не найти.
От качки выводя
кренделя,
ударяясь о койки в твиндеках,
до последнего обирал рубля
каждого человека.
Каждый пластом
лежал на своём
месте, вцепившись во что-то.
А вору морская болезнь нипочём,
одна у него забота:
«Золота нет.
Бумажник – скелет.
Не пассажиры – голь!
Хоть этот в добротный пиджак одет.
А ну, дай сниму, позволь!»
Не мог никто
отстоять пальто,
фуфайку, портки, кепарь.
В две наволки злобно пихал он то,
что есть нищеты словарь.
Наверх,
куда всех
не пускают днём,
где второй и где первый класс,
полез он по трапу за длинным рублём,
не удовлетворясь.
А судно, то вбок,
(спаси меня, Бог!),
то вниз швыряло, да так,
что из «люкса» через порог
вылез, рыдая, толстяк.
Пока,
обняв, как братка,
часы снимал с него вор,
тот с помощью кулака
грозил на весь коридор.
– Знает народ.
кто тут плывёт!
Знает команда, факт.
Остановите пароход!
У меня был инфаркт.
…Днём, наконец.
отдали конец.
Был спущен на пристань трап.
Пастухом впереди овец
вор волочил свой скарб.
– Ну-ка, постой.
мой дорогой, –
сказал я ему. – Алло!
Всю ночь, как тень, ходил за тобой…
Ищите, где чьё барахло.

Мы все умрём.
От истины столь пошлой
становится не по себе.
Живущий между будущим и прошлым,
и ты всеобщей подчинён судьбе.
И что б ни говорили, ни писали
от первых дней до нынешнего дня
узнаем точно мы с тобой едва ли
зачем тебя, его, меня
родили матери и похоронят внуки,
чтобы самим потом истлеть в гробу.
И к Богу мы протягиваем руки –
зачем такую нам избрал судьбу?!

Я, между прочим, пережил войну.
Я помню эту тишину,
что после взрыва бомбы
оседает...
Мать молодая, а уже седая.
С ней, наступая на шнурки ботинок,
бежишь ребёнком прятаться в метро.
Над самой головою – поединок
зениток с «юнкерсом».
Прожектора во тьме...
Уже тогда забрезжило в уме,
что я заброшен в сумасшедший дом.
…Не говоря уже о том,
что пережил потом.

Свет в глаза
до боли резкий.
Солнце. Снег. Голубизна.
Поле. Дали. Перелески.
Скоро сбудется весна.
Раньше было. Будет снова.
Но сегодня я стою
и, не проронив ни слова,
вешний воздух жадно пью.
За спиною город, люди.
Здесь же воля, тишина.
Раньше было. Снова будет.
Даль слепящая ясна.
За спиной трамваев грохот.
Скрип и скрежет тормозов.
Без людей мне очень плохо.
Слышу ваш ревнивый зов.
Сердцем к сердцу
до конца
быть бы в декабре и в мае…
Но не как близки сердца
в переполненном трамвае.

Век ХХ,
опершись о палку XXI века,
входит в аптеку походкой старого зека.
– Есть лекарство от СПИДа,
от коровьего бешенства есть?
Если нет, я не выйду.
А выйду – заражу всех как есть!

Казалось бы, чего делить,
ведь смертен ты, и я, и каждый.
Под солнцем трещины земли
горючею дышали жаждой.
Змеёю вился старый спор.
То угасал, то жалил снова.
Смертельно жалило в упор
в сердцах оброненное слово.
Разбиты, опустошены,
казалось, всех несчастней в мире,
плелись средь мёртвой тишины –
мишени в сатанинском тире.
Казалось, каждый одинок,
и больше нет мостов отныне.
И каждый доживёт свой срок
в своей исхоженной пустыне.
Мы долго шли в земной пыли,
уже не злобствуя, не споря.
Когда из глобуса земли
вдруг выдвинулся глобус моря.