Джон Толкин - Две твердыни

– Да с час назад, мы почти сразу и встретились. Сказано было: Назгул тревожится. Берегись лазутчиков на Лестницах. Стражу везде удвоить. К Лестницам выставить дозор. Я скомандовал – и побежали.

– Скверное дело, – сказал Горбаг. – Видишь ли – наши Безмолвные Соглядатаи встревожились пораньше назгула, дня два назад, это я точно знаю. А с дозором меня послали только вчера и в Лугбурз не сразу доложили: то да се, гром и молния, Главный Назгул выступает с войском. Говорят, из Лугбурза вообще велели не соваться с пустяками.

– Ну да, и Око здесь не шарило, – сказал Шаграт. – Говорят, на западе большие бои.

– Это само собой, – проворчал Горбаг. – А враги тем временем пробрались по Лестницам. Ты-то, между прочим, где был? Особого распоряжения дожидался? Кто за тебя должен стеречь верхнее ущелье и переход?

– Заткнись, ты! Ишь, командир нашелся; не учи ученого. Мы и так всю ночь глаз не смыкали. Тут чудные дела творились.

– Что за чудные дела?

– Да уж чудные: свет мелькал, крики слышались. Но Шелоб-то тоже не дремала. Парни видели Ее с Мозгляком.

– Какой еще Мозгляк?

– Поглядел бы ты на него: черненький такой вшиварь, сам как паучок или заморенный лягушонок. Он здесь и раньше бывал. Первый раз явился не откуда-нибудь, а из Лугбурза, понял, несколько лет назад, и нам велено было задержек ему не чинить. И с тех пор разок-другой вскарабкался по Лестницам, но мы его не трогали, будто и не замечаем: он как-то поладил с Ее Милостью. Видать, Она просто на тощий кус не позарилась – на приказы-то сверху Ей сто раз плевать ядовитой слюной. Ну, вы там в долине хороши сторожа: он сюда уж сутки как пробрался. Вчера под вечер его видели. А потом докладывают мне, что Ее Милость забавляется, я думаю – ну и на здоровье, другое дело – когда приказ вышел. Верно, думаю, Мозгляк Ей какую-нибудь живую кровянку притащил, а может, от вас доставили подарочек – пленного или кого там. Я Ей забавляться никогда не мешаю – Ей помешаешь, как же! – а мимо Нее все равно никому ходу нет.

– «Ходу нет, ходу нет»! Ты гляделки-то разуй! Говорю тебе: что-то стряслось, нюхом чую. Кто уж там пожаловал по Лестницам, не знаю, только он протырился, понял? Раскромсал ее паутинку и вылез из Логова. Это тебе не хухры-мухры!

– Ну он же от Нее не ушел, верно?

– Не ушел? Кто не ушел? Этот замухрышка? Да если б он был один, давно уж вылеживался бы в Ее кладовочке на верхней полочке, а ты бы его у Нее выпрашивал, потому как в Лугбурзе шутить не любят. Считай, тебе повезло. Только он не один был!

Тут Сэм стал слушать внимательнее и прижался ухом к камню.

– Кто его освободил-то, а, Шаграт? Да тот же самый, что раскромсал паутину. Сам, что ль, не понимаешь? А кто подколол Ее Милость? Опять же он. А где он? Ну где он, Шаграт?

Шаграт промолчал.

– Ты шевели, шевели мозгами – нет своих, займи на время, дело-то нешуточное! Никогда и никто еще до Шелоб иголкой не дотянулся, не хуже меня ты это знаешь. Старушку-то жалеть не будем, хрен с Ней; но ты сообрази сам: тут у тебя шастает всем мятежникам мятежник, с недобрых времен Великой Осады таких и в заводе не было. В общем, что-то сорвалось.

– Ну и что это за мятежник, по-твоему?

– Да по всему видать, мил друг Шаграт, что это огромный богатырь, наверняка эльф, с эльфийским мечом – это точно, да и секира небось при нем; он тут орудует у тебя под боком, а ты хайлом мух ловишь! Что говорить, чудные дела! – Горбаг сплюнул. Сэм мрачно усмехнулся, узнав себя в описании.

– Да ну тебя в Моргул, вечно ты тоску нагоняешь, – сказал Шаграт. – Вольно тебе выдумывать, а может, все гораздо проще объясняется. Короче, дозорных я всюду выставил, и, если их даже двое, разбираться будем по одному. Погляжу как следует на того, который нам попался, а там и подумаю, что дальше делать.

– А я тебе говорю, что на замухрышку можешь заранее плюнуть, – сказал Горбаг. – Он тут вообще сбоку припека. Да тот великан с острым мечом и возиться-то с ним не стал, бросил подыхать: эльфы, они такие.

– Посмотрим. Айда, а то заговорились. Пошли разбираться с пленным.

– Чего ты с ним делать-то собираешься? Ты не забудь – это мои молодцы нашли его. Если потрошить, то чур мы первые.

– Легче, легче, – заворчал Шаграт. – Нечего тут, у меня приказ, и нарушать его никому не позволено – наши с тобой головы первые полетят. Всякого пойманного нарушителя заточить в башню. Раздеть донага. Составить полную опись одежды, оружия и всего, что при нем найдено – письма, кольца, любые безделушки: опись немедля переправить в Лугбурз, и только в Лугбурз. Пленника под страхом смертной казни для всех и каждого пальцем не трогать и беречь пуще глаза, покамест Сам за ним не пришлет или не явится. Инструкции ясные, мое дело их выполнять от точки до точки.

– А донага раздеть – это как? – спросил Горбаг. – Уж заодно-то, может, зубки повыдергать, ноготки, волосики, а?

– Ни-ни, и не мечтай. В Лугбурз без никаких, целого и невредимого.

– Ну, это дудки, – расхохотался Горбаг. – Чего дохлятину-то беречь? Жмуриков у них, что ли, в Лугбурзе не хватает? Сварить бы его на ужин, и дело с концом.

– Болван! – рявкнул Шаграт. – Язык у тебя без костей, а ты бы лучше послушал тех, кто смыслит побольше твоего. Смотри, вот сам попадешь на ужин к Шелоб. Дохлятина! Много ты понимаешь про Ее Милость! Если Она пеленает – значит, мясцо заготавливает, а дохлятины Она не жрет и тухлой кровянки не пьет. Не мертвый он вовсе!

Сэма шатнуло; он вцепился в камень. Ему показалось, будто черное Логово переворачивается вверх дном. От потрясения он чуть не лишился чувств, но превозмог дурноту, ясно услышав свой внутренний голос: «Дуралей ты, он же не мертвый, и в сердце своем ты это знал. Голова твоя, Сэммиум, садовая, ты ее лучше в карман спрячь. Беда с тобой та, что ты потерял надежду, а лучше сказать, с самого начала ни на что не надеялся. Теперь-то как быть?» Пока никак, пока всем телом вжаться в холодный камень и слушать, слушать, слушать гнусные голоса орков.

– Эх ты, тютя! – сказал Шаграт. – У Нее же разные яды на разные случаи. Когда Она охотится, то ужалит в шею, упакует мягонькое мясцо в кокон, а уж потом лакомится помаленьку. Помнишь старину Уфтхака? Он вдруг запропал: день его нет, два нет, на третий идем – а он висит в уголочке живехонек и пялит зенки. Ну, мы и хохотали! Может, Она его подвесила и забыла, но мы его так висеть и оставили – охота была с Нею связываться! Нет, этот вшиваречек через часик-другой очухается: ну, потошнит его, а так хоть бы что, это уж в Лугбурзе его на части разберут. Память у него, конечно, малость отшибет: невдомек ему будет, где он да что такое с ним приключилось.

– И что его ожидает! – захохотал Горбаг. – Ладно, это мы ему порасскажем, раз больше ничего нельзя. В лугбурзских хоромах он вряд ли бывал, надо его подготовить, а то испугается с непривычки. А что, забава не хуже другой. Пошли!