Терри Гудкайнд - Вера Падших

Никки кивнула.

– Значит, как только смогу, я приду.

Старушка зашаркала по коридору в глубокой задумчивости, уже размышляя о предстоящем уроке. Никки не знала, доживет ли она до этого урока.

Проследив, как старая сестра исчезает за углом, Никки вступила в тихую комнату, освещенную мириадами свечей и ламп. Высокие потолки были расписаны узорами в форме листьев и колосков. На полумягкие ковры, желтые, оранжевые и красные, словно осенний лес; кушетки и кресла обиты коричневым плюшем. Высокие окна плотно завешаны тяжелыми драпировками.

Две сидевшие на кушетке сестры мгновенно вскочили.

– Сестра Никки! – буквально завопила одна.

Другая помчалась к двойным дверям в противоположном конце комнаты и без стука приоткрыла одну, явно выполняя указания. Просунув голову внутрь, она что-то тихо проговорила.

Сестра отскочила, когда из комнаты донесся рев Джеганя:

– Вон! Все вон! Чтоб духу не было!

Две сестры помоложе, личные помощницы императора, пулей вылетели из помещения. Никки пришлось отойти в сторонку, чтобы колдуньи не сбили ее с ног. Не замеченный Никки юноша бросился за ними. Никто даже не глянул на нее. Первый урок, который усваивали рабы Джеганя: если император приказывает что-то сделать, делать это нужно немедленно. Ничто так не выводило его из себя, как медлительность.

Из дверей во внутренние покои вылетела не знакомая Никки женщина – молодая, красивая, темноволосая, темноглазая. Наверняка пленница, захваченная по дороге, очередная игрушка Джеганя. Глаза женщины говорили о том, что ее мир рухнул.

Такова неизбежная цена установления в мире нового порядка. В характере великих вождей всегда есть недостатки, которые сами они, впрочем, считают лишь пустяками. Огромное благо, которое Джегань несет страдающим человеческим массам, намного перевешивает его мелкие пороки, например любовь к наслаждениям и разрушениям. Никки частенько была объектом его пороков, но это цена, которую приходится платить за грядущую помощь угнетенным и обездоленным.

Наружная дверь захлопнулась, покои опустели. Остались лишь Никки и император. Никки стояла, высоко подняв голову и свободно опустив руки, наслаждаясь тишиной. Великолепие мало что для нее значило, но тишина и спокойствие были роскошью, которую она научилась ценить, пусть даже это и эгоистично. В палатках вечно стоял шум от толпившихся вокруг войск. Здесь же царила тишина. Она оглядела большую, изящно обставленную переднюю, размышляя, не приобрел ли Джегань вкус к такого рода местам. А может, ему тоже хотелось тишины?

Она повернулась к внутренним покоям. Император сидел там, внутри, поджидая ее. Мускулистая масса кипящего гнева, переходящего в ярость.

Никки направилась прямо к нему.

– Вы хотели меня видеть, ваше превосходительство?

Мясистая ладонь наотмашь ударила ее по лицу. От удара Никки повернулась и рухнула на колени. Джегань за волосы вздернул ее на ноги. Во второй раз, перед тем как рухнуть на пол, она впечаталась в стенку. Боль была чудовищной. Очнувшись, Никки поднялась на ноги и опять встала перед ним. В третий раз она увлекла с собой на пол здоровенный канделябр. Свечи покатились по полу. Занавеска, за которую она ухватилась, порвалась, и большой кусок полотна обрушился на нее сверху, когда Никки и перевернутый ею стол грохнулись на пол. Стекло разлетелось вдребезги. Мелкие предметы с металлическим звоном запрыгали по комнате.

В голове шумело, взор затуманился. Глаза, похоже, заплывали, челюсть болела, как будто ее сломали, а шея не слушалась – наверное, мышцы порвались. Никки распласталась на полу, наслаждаясь волнами боли, купаясь в редком для нее состоянии ощущения чего-либо.

Она видела кровавые полосы на ковре и деревянном полу. Слышала, как Джегань что-то кричит, но из-за звона в ушах не могла различать слова. Никки приподнялась, опираясь о пол трясущейся рукой, поднесла руку ко рту – пальцы окрасились кровью. Она блаженствовала в боли. Она так давно ничего не чувствовала, за исключением того краткого мига с морд-сит. А теперь просто купалась в ощущениях.

Жестокость Джеганя могла пробиться в наполнявшую Никки пустоту потому, что она знала: она не обязана это выносить. И он тоже знал, что Никки тут по своему выбору, а не по его желанию. И это понимание лишь подстегивало ярость императора и усиливало ее ощущения.

Казалось, гнев его смертоносен. Никки лишь мимоходом отметила, что скорее всего не выйдет отсюда живой. И скорее всего не выучит заклинания сестры Лидмилы. Она просто ждала того, что уже уготовила ей судьба.

Наконец стены замедлили вращение, и Никки снова поднялась на ноги. Она заставила себя стоять прямо перед темным массивным силуэтом императора. В его бритом черепе отражался свет ламп. Над губами виднелись узенькие полоски усов, в центре подбородка – борода. Золотое кольцо в левой ноздре и протянувшаяся от него к золотой серьге в левом ухе цепочка мерцали в мягком свете ламп. Сегодня лишь массивные перстни украшали его пальцы, а обычный набор многочисленных королевских цепей, которые он носил на шее, отсутствовал. Перстни были мокрыми от ее крови.

Джегань сидел, обнаженный по пояс, его грудь была покрыта курчавыми волосами. Мышцы бугрились. Шея у него была бычья, а нрав еще хуже.

Никки стояла перед ним, глядя в жуткие глаза, которые давно привыкла видеть в своих кошмарах. Темно-серые, без белков, с пробегающими темными сполохами. Хотя в них не было ярко выраженного зрачка и радужной оболочки – ничего, кроме темных дыр там, где у обычного человека находятся глаза, – Никки всегда точно знала, когда он смотрит на нее.

Это были глаза сноходца. Сноходца, потерявшего доступ к ее разуму. И теперь Никки знала почему.

– Ну?! – прорычал он. – Рыдай! Ори! Вопи! Умоляй! Спорь! Оправдывайся! Только не стой вот так!

Никки, безмятежно глядя в налитые кровью глаза, сглотнула кровь.

– Пожалуйста, уточните, ваше превосходительство, что именно вы предпочитаете, как долго мне продолжать и следует ли остановиться, когда я сама сочту нужным, либо ждать, пока вы меня изобьете до бесчувствия.

С яростным ревом он обрушился на нее, здоровенной ручищей схватил за горло и ударил. Колени Никки подогнулись, но император удерживал ее, пока она не пришла в себя настолько, чтобы держаться на ногах.

Джегань отпустил ее и оттолкнул.

– Я желаю знать, почему ты так обошлась с Кадаром!

Никки лишь улыбнулась окровавленными губами.

Грубо заломив ей руку за спину, Джегань крепко притиснул ее к себе.

– Почему ты это сделала? Почему?

Смертельная пляска с Джеганем началась. Никки снова отстраненно спросила себя, не расстанется ли она на сей раз с жизнью.

Джегань убил немало сестер, не угодивших ему. То, что Никки была подле него в безопасности, объяснялось ее полным безразличием к собственной жизни. Оно очаровывало Джеганя именно потому, что он знал: безразличие это абсолютно искреннее.