Array Антология - Сборщик душ

– Калифорния… – протянула она и даже не добавила стандартного «страна садов и фруктов», за что я был ей чрезвычайно благодарен.

Я как раз и был из тех «фруктов», которые обычно под этим подразумевают. Я и на шоу-то попал не в последнюю очередь потому, что продюсерам был нужен парень под два метра, вчерашний школьник, футболист, спец по южной кухне и шеф-гей в одном лице. (Я ведь даже не гей, я би, но в реалити-шоу бисексуальная ориентация канает, только если ты хорошенькая женщина.)

– И что же тебя привело к нам, назад? – спросила тем временем официантка и выглядела при этом действительно заинтересованно.

– Семейное сборище, – я выдавил ухмылку. – На Западном Побережье приличного бананового пудинга не достать.

Ближе всего к мечте, помнится, оказалось выпускаемое на заказ ресторанное мороженое со вкусом бананового пудинга. И только-то.

– Верю сразу. Ну, хорошего дня. Заглядывай еще, перед тем как взять курс на запад.

– Всенепременно.

Я не стал ей объяснять, что пешком обойду Меркурий по экватору ради еще одного обеда в «Виллардсе». В конце концов, для тех, кто здесь живет, барбекю – дело обычное, такое же обычное, как хорошие бурритос на Западном. В общем, я просто сказал спасибо и вышел, и только колокольчик над дверью прозвонил по мне.

На дворе жара снова облапила меня, точно какое-нибудь любвеобильное чудище. Воздух шел волнами, искажая пейзаж, как плохое стекло, – так зной танцует над летним асфальтом. Вытерев пот, чтобы он не лился в глаза, я решил сходить за угол, посмотреть на яму – сколь бы соблазнительной ни казалась сейчас машина с кондиционером. Барбекю в открытой яме занесено в Красную книгу как исчезающий вид даже здесь, в Северной Каролине; старые ресторанчики закрываются, новых мало, и, несмотря на уверенность, что со времен моего краткого ангажемента в роли мастера фритюрницы там ровным счетом ничего не изменилось, я все равно хотел поглядеть на эту достопримечательность – пока вообще еще можно.

Но не успел я завернуть за угол, как встал на месте будто вкопанный. Мужчина в измазанном сажей комбинезоне шел мне навстречу из-за ресторана, промокая лоб и шею грязной белой тряпкой.

Я глядел на него, не отрываясь, – потому что это был… я . Родинка прямо под правым глазом. Кривой нос, сломанный и не вправленный как следует после одного матча в старших классах. На носу красовались заляпанные очки, да и весу в парне было фунтов на двадцать, а то и тридцать больше (в основном они приходились на основательное пивное брюхо), но единственная настоящая разница заключалась в длинных каштановых волосах – и это притом, что у меня были точно такие же, пока я их не обкорнал и не перекрасился в блондина.

Я отшатнулся, а его встреча с доппельгангером, видимо, ничуть не удивила.

– Ага, – сказал он, – вот уж не думал, что мы тебя еще тут увидим.

Акцент у него был густой, куда сильнее моего, который за несколько лет в другом штате успел немного смягчиться. Мой рожденный в Калифорнии бойфренд дико хохотал всякий раз, когда звонили мой папа или брат, – он даже «хелло!» у них понимал с трудом.

Что люди обычно делают, столкнувшись лицом к лицу с собой? Ну, по крайней мере с некой вариацией себя? Дэвид писал магистерский диссер по литературе (аспирантуру, естественно, оплачивали его богатые родители) и рассказал как-то, что романист Хорхе Луис Борхес утверждал, будто встретил одним прекрасным днем в парке более молодого себя, и не только встретил, но и имел с ним, сидя на лавочке, приятную беседу.

Но я-то вам никакой не Борхес. Да и этот другой Терри (уж скорее Ти-Джей) был совсем не моложе меня – ага, эдакий юный застрявший во времени повелитель фритюра. Нет, лет ему было, сколько мне, двадцать с небольшим, но жил он совсем другой жизнью. Путешествия во времени я еще мог как-то понять, но вот это ?

В общем, я побежал – быстрее, чем в жизни бегал за тачдауном или на автобус. Я запрыгнул в машину и умчался с парковки, в ужасе глядя, как я уменьшаюсь в зеркале заднего вида.

Добравшись до большого дома, я уже почти перестал дрожать и сумел убедить себя, что просто повстречал человека, чем-то похожего на меня, а остальное можно списать на тепловой удар. Плюс долгие дни в дороге с самим собой в качестве единственного собеседника, плюс накопившийся стресс от внезапной славы и не менее внезапного запоя, от всяких глупых поступков, от взлета до почти-знаменитого-шефа и немедленного падения до безработного, от выбросившего меня сразу вон из сердца и из дома друга, не говоря уже о когнитивном диссонансе из-за того, что я возвращался домой в первый раз после бегства оттуда в восемнадцать.

Я встал прямо перед большим домом, между грязнющим «универсалом» (Ее) и первозданно сверкающим черным полутонным пикапом (Его). Не успел я вылезти из машины, как сетчатая дверь на главном крыльце с грохотом распахнулась и оттуда хлынул потоп племянников и племянниц. Я совершенно ужасный дядя; я смогу, скорее всего, назвать по памяти все их имена – но только не кому из них какое принадлежит. Однако ставить на мне крест рановато – у меня был для них мешок подарков: стеклянный шар с моделькой Моста Золотых Врат, миниатюрный складной телескоп, маленький пазл, имевший какое-то отношение к небесному магнетизму, и всякая прочая ерунда, которая под натиском детского внимания долго не протянет, но в процессе эксплуатации немного развлечет.

Заняв буйную стаю подарками, я поднялся на крыльцо и угодил в объятия старшего брата, Джимми, обладателя фермерского загара (он работал подрядчиком), отлогого пивного живота, редеющей шевелюры и улыбки шириной в целый мир. Он был на дюжину лет старше меня – все потому, что я «бонус-бэби», случайный сюрприз, которого родители даже не задумывали, хотя и сделали потом все возможное, чтобы я об этом даже не заподозрил. Джимми крепко стиснул меня, но не настолько крепко, чтобы раздавить неизбежную пачку сигарет у себя в кармане рубашки. Его жена, Эмили, светловолосая и бесплотная, трепыхалась на заднем плане, издавая приветственное курлыканье. Выглядела она точно так же, как у них на свадьбе (куда меня позвали шафером и где я потел, как может потеть только двенадцатилетний мальчишка во взятом напрокат костюме), – редкостной, хрупкой птицей. На самом деле она гораздо прочнее, чем кажется.

Не успел я и глазом моргнуть, как уже сидел на веранде в кресле-качалке рядом с братом. У каждого в руке было по пиву, каждый устремлял взгляд вдаль через бесконечные поля. Жена с детьми обзору не мешали. Казалось, я уехал только вчера.

– С чего ты решил заявиться в этом году? – радушно спросил Джимми. – Мы тебя каждый год звали, а ты все говорил, что слишком занят. Зуд седьмого года?