Елена Малиновская - Две сестры. Честь рода

Вильгельм не заметил этого. Он настолько жадно впился в мое лицо настойчивым взглядом, ожидая подтверждения своей фразе, что мне невольно стало не по себе. Как-то не похоже это на простой денежный интерес, который обычно пробуждается у менее обеспеченных родственников к более удачливым.

– Если считать богатство за мерило брачной состоятельности и привлекательности, то да, – сказала я, стараясь выражаться как можно более уклончиво, поскольку пока не понимала, к чему все эти туманные намеки.

– Мы с отцом волнуемся за тебя, – внезапно сменил тему разговора Вильгельм.

– Правда?! – воскликнула я, постаравшись вложить в свой тон как можно больше ядовитого удивления. – Вот уж новость так новость! Никогда раньше не волновались – и вдруг заволновались. С чего вдруг? Боитесь, что полученное наследство плохо повлияет на меня?

– Мы беспокоимся, что ты можешь попасть в дурное общество, – поправил меня Вильгельм и многозначительно покосился на Гилберта, который с величайшим интересом слушал наш разговор. Остальную часть своей реплики мой брат произнес, не сводя взгляда с третьего участника беседы, будто намекая, что имеет в виду именно его. – Видишь ли, Хлоя, состоятельные девушки обычно привлекают к себе множество сомнительных личностей, так называемых охотников за богатыми дурочками. Тебя могут скомпрометировать, а потом потребовать выкуп за то, чтобы твое имя осталось незапятнанным. Или же ты рискуешь угодить в любовные сети какого-нибудь брачного афериста.

– А вам-то какая беда от этого? – грубо перебила его я. – Смею напомнить, что моя самостоятельная жизнь без присмотра так называемых любящих родственничков началась далеко не вчера. Я уже несколько лет живу без ваших советов. И неплохо справляюсь. С чего вдруг именно сейчас вы вспомнили о моем существовании и заволновались о моем будущем?

– Очень подозрительно, – согласился со мной Гилберт. – Сдается, Хлоя, твои родственнички желают быть первыми в очереди за твоими деньгами.

Вильгельм аж переменился в лице, услышав это. Румянец так резко схлынул с его лица, что я испугалась – не упадет ли он в обморок. Бедняга даже не побледнел – позеленел от злости. И я с любопытством подалась вперед, ожидая, что сейчас братец по своему обыкновению взорвется криком и призовет на мою голову всех демонов Альтиса. Правда, вот незадача – нажаловаться на столь вопиющее попрание норм хороших манер ему будет некому. Генрих далеко и уже не имеет надо мной никакой власти.

Однако Вильгельм сумел удивить меня. Он несколько раз хватанул открытым ртом воздух в немом возмущении, но все-таки совладал со своими эмоциями.

– Хотим мы того или нет, но твое имя всегда будет связано с родом Мюррей, – сдавленно проговорил он после короткой паузы. – И твое недостойное поведение обязательно ляжет тенью на меня и отца. Особенно на отца. Мол, это все последствия его воспитания. Ты же знаешь, что людям только дай повод посудачить. Все грехи припомнят.

– Понимаю. – Я благосклонно кивнула, но тут же жестокосердно продолжила: – Однако позволь напомнить мой вопрос: почему раньше вас это не тревожило? За прошедшие годы у меня была масса возможностей стать настоящим позором рода Мюррей, ударившись во все тяжкие. И тем не менее вы предпочитали не вспоминать о моем существовании. Но как только узнали о наследстве, тут же спохватились. Так, получается?

На сей раз Вильгельм молчал дольше, видимо, не зная, что ответить на мой в высшей степени справедливый упрек.

– А ты изменилась, – после нескольких минут томительной тишины признал он. – Стала жестче. И куда только делась та милая домашняя девочка, которая боялась и слово поперек сказать?!

От этого риторического восклицания у меня в душе мутной волной всколыхнулась горячая ненависть. Куда делась та девочка?

– Смешной вопрос, – процедила я сквозь зубы, изо всех сил стараясь не сорваться на крик. – Ты и Генрих много лет подряд убивали во мне эту девочку. В то время, когда мои ровесники наслаждались детством и любовью родных, я училась выживать. И теперь ты смеешь ставить мне это в вину! Не нравятся плоды такого воспитания?

Вильгельм заиграл желваками, но ничего не сказал в ответ. Полагаю, ему было просто нечего возразить. Тягостно тянулись секунды безмолвия, нарушаемые лишь тиканьем часов. Вильгельм стоял напротив меня, что-то пристально разглядывая у себя под ногами.

Когда, наконец, он заговорил, его голос показался карканьем охрипшей простуженной вороны.

– Ты права, – сказал он. Откашлялся и продолжил чуть громче: – Ты во всем права, Хлоя. У тебя есть полное право ненавидеть нас. Меня нельзя назвать образцовым братом, а мой отец не сделал ни малейшей попытки заменить тебе настоящего родителя. Но нас связывает Анна, в жилах которой течет кровь как рода Этвуд, так и рода Мюррей. Мне очень неприятно тебе говорить об этом, но ты просто не оставила иного выбора. Видит небо, я пытался обойтись без угроз, но, видимо, без этого никак.

Я гулко сглотнула, чувствуя, что мы вот-вот доберемся до сути разговора. Неужели сейчас я узнаю, с какой стати сводный брат вспомнил о моем существовании? И я с такой силой впилась ногтями в подлокотники кресла, что от напряжения у меня побелели костяшки пальцев.

Гилберт, почувствовав мои эмоции, положил руку мне на плечо в успокаивающем жесте. Вильгельм заметил это, и его глаза вспыхнули холодным жестоким пламенем, однако он не стал отвлекаться от основной темы разговора.

– Мой отец… – начал он, но тут же запнулся, словно какая-то фраза встала ему поперек горла. Помолчал немного и продолжил, тщательно подбирая каждое слово: – Он заболел почти сразу после смерти твоей матери. Ты вряд ли заметила его состояние в свой последний визит, поскольку была слишком занята переживаниями о судьбе Анны, и я не виню тебя в этом. Но уже тогда он чувствовал себя плохо, хотя изо всех сил бодрился, скрывая недомогание и слабость. Несмотря на все наши усилия и кучу выброшенных на целителей денег, болезнь быстро прогрессировала. И я хотел бы…

На этом моменте он замолчал, не в силах выразить какую-то мысль.

– Сочувствую, – осторожно проговорила я.

– Не лукавь. – Вильгельм криво ухмыльнулся одной половиной рта. – Я прекрасно понимаю, что ты терпеть не можешь как меня, так и моего отца. И если быть совсем уж откровенным, то и сам не в восторге от необходимости общаться с тобой. Будь моя воля – я бы никогда в жизни не приехал сюда. Предпочел бы вообще забыть как о твоем существовании, так и о существовании Анны. Женщины рода Этвуд принесли в мою семью только боль и страдания.

– Зачем тогда ты приехал? – полюбопытствовала я. – Желаешь, чтобы я дала денег на лечение Генриха?