Лев Жаков - Убить Бенду

Площадь между эшафотом и трибуной жиденько заполняли зеваки, так что обилие стражи тут и там выглядело смешно. Хотя около самого возвышения народ толпился и толкался, чтобы не пропустить зрелище: впервые за много десятков лет вешали столь знатного лорда.

Барабанщики по углам эшафота отбивали тихую нудную дробь.

Глашатай зычно зачитал приговор, спросил, есть ли у кого возражения и обоснования для возражений.

Канерва промолчал, остальные и подавно.

Распорядитель казни махнул рукой.

Палач в красном колпаке, до этого скромно стоявший в сторонке, сложив руки на груди, как будто он всего лишь зритель, засуетился. Выхватил из рук Канервы веревки, ловко, вызвав шквал восхищенных возгласов толпы, завязал на всех трех петли, две тонкие веревки-тортузы перекинул через перекладину, помог лорду Мельсону подняться на лестницу и взялся за конец третьей веревки, жетона, чтобы по сигналу короля сбросить приговоренного с тумбы.

– Давай, так его, молодец, палач, золотые руки! – подбадривали из толпы.

Канерва, до этого момента остававшийся безучастным свидетелем происходящего, как будто и не его сейчас вешали, вдруг очнулся. Сознание затопила волна ясности, солнце высветило окружающее до мельчайших подробностей, так что он видел даже соринку в глазу торговки на другом конце площади – старуха моргала и морщилась, терла веко, и оно сильно покраснело. И вместе с ясностью из живота поднялся дикий страх. Тело задергалось, пытаясь вырвать из веревок затянутые за спину руки, табурет зашатался, Канерва чуть не повис в петле раньше времени, пока король еще не подал знака. Палач успел подпереть ногой табурет, придержал бьющееся в панической дрожи тело казнимого. И Канерва, не в силах вынести распирающий душу страх и ужасающее осознание, поднял лицо к небу, набрал в грудь воздуха и заорал так, что палач пригнулся, а стоящие рядом барабанщики, стражники и зеваки закрыли уши:

– Бенда! Бенда! Бенда!!!

– Что он кричит? – спросил король, полуобернувшись к свите.

– Кажется, он кричит: «Нет!», – ответил глашатай.

– Мне кажется, это «пента», – заметил придворный маг. – Знаете, часть слов «пентаграмма», «пентакль». Греческий корень. Возможно, он читает заклинание, чтобы незаконно спастись.

– Ну, это у него не получится, – хмуро заявил король и поднял руку.

Палач занес ногу.

Бенда пробирается краем площади, держась в тени домов, чтобы никто не опознал. Толпа от трактира Мамы Ло уже стала стекаться сюда, поэтому следовало уйти с рынка как можно скорее и затеряться в узких улочках по другую сторону площади.

Душераздирающий вопль заставил Бенду подпрыгнуть.

– Бенда!!! – орал Канерва.

– Зачем же так громко? – бурчит Бенда себе под нос, оглянувшись, но продолжая торопливое продвижение прочь.

– Бенда!!! – не унимался лорд Мельсон.

– Можешь не кричать, не спасу, – ворчит Бенда. – Кто обещал, что звать не будет? Ну и все. Мое же обещание было – не спасу. Так что я иду себе мимо и ничего даже и не слышу, можешь заткнуться.

– Бенда!!!

– Ну ладно, ладно, надоел! – Бенда останавливается и смотрит в сторону эшафота. Король поднял руку палач занес ногу... – Стойте!!! – вопит Бенда так, что у окружающих звенит в ушах. – Остановитесь! Немедленно прекратите! – И изо всех сил работая локтями, пробирается сквозь быстро густеющую толпу.

– Что там? – Король опускает руку близоруко вглядывается в запруженную людьми площадь, откуда донесся крик. – Подождите, не вешайте.

Канерва слезящимися глазами смотрит, как девушка в голубой косынке спешит к эшафоту, как она яростно расталкивает людей, и все ближе, ближе, вот уже подлезает под пику не ожидавшего такой прыти и потому не остановившего ее стражника. И когда девушка, подтянувшись на руках, вылезает на помост, Канерва стонет от ужаса, потому что узнает в ней Бенду.

– Стойте! – повторяет Бенда. – Отпустите его! Я женюсь на нем! Ну то есть беру в мужья, хочу сказать. Палач, развяжи!

– Кто это? – спрашивает король у придворных, но все пожимают плечами. Тогда Лу обращается к девушке: – Ты кто?

– Меня зовут Бенда, сир. – Бенда кланяется.

Король кивает.

– Вы подумайте, милая девушка, прежде чем решиться на подобный поступок. Этот человек... не совсем пригоден к роли мужа.

Канерва вспыхивает. Бенда снова кланяется:

– Ничего страшного, ваше величество, возможно, и я не лучшая жена.

– Он... – король пытается объяснить, – он не... У вас с ним не будет детей. Готовы ли вы к такому?

– О, без детей мы как-нибудь обойдемся, – улыбается Бенда.

– Ну... что ж. Тогда берите. – Король хмуро отворачивается.

– Нет, нет, повесьте, повесьте! – подскакивая на месте, кричит Лисс.

– Пусть. – Король машет рукой. – Он уберется с моих глаз, и достаточно. – Его величество подзывает распорядителя казни и приказывает: – Развяжите, отведите в церковь, пусть немедленно проведут обряд и тут же обоих выкинут из города. Да побыстрее.

Палач вынимает Канерву из петли. На трибуне Лисс бьется головой об пол, рыча от ярости.

– Нет, нет, только не это! – плачет Канерва, пытаясь вырваться. – Лучше умереть!

– Так мне уйти? – уточняет Бенда.

– Нет, подожди!

– Жду.

Подходят стражники, окружают Канерву и Бенду начинают подталкивать обоих к лестнице. Бенда берет суженого под руку, и по телу лорда Мельсона проходит дрожь. Их ведут в маленькую церковь, что стоит сразу за оружейными рядами, одним боком выходя на площадь, другим на улицу.

– Неужели нельзя было найти другой способ спасти меня? – стонет несчастный Канерва. – Боже, за что мне такое наказание? Пусть бы лучше меня повесили!

– Так давай вернемся? Палач будет рад.

– Нет, нет!

Бенда улыбается направо и налево, машет толпе. Оттуда несутся ободряющие возгласы. Народ совсем не обижен тем, что казнь не состоялась, ведь свадьба – тоже зрелище.

– Спать с тобой я не буду, учти! – шипит Канерва.

– Только попробуй, – мило улыбаясь, отвечает Бенда.

Как приказал король, их обвенчали быстро, сведя обряд к минимуму. И вот уже стража выталкивает обоих из церкви и гонит к ближайшим городским воротам. Молодоженов сопровождает ревущая толпа.

Оказавшись за воротами, в недосягаемости оружия стражников, Канерва выдергивает руку.

– Нам в разные стороны! – запальчиво бросает он.

– Конечно, – улыбается Бенда. – Я вообще возвращаюсь в город, а ты ступай куда хочешь.

– Что? Зачем возвращаешься? И как? Тебя же выгнали!

– Поэт сказал: «Благословен ты, город юности моей, ибо станешь городом зрелости моей, а затем и городом мудрости моей. Если же судьба велит покинуть тебя навсегда, ты останешься городом моей души, как на земле, так и на небе. Ибо ты и есть моя душа, а я твоя».