Елена Обухова - Проклятый ректор

Моргенштерн и ее подруги рассмеялись. Даже приятели парня расхохотались, а я, пользуясь тем, что они все отвлеклись, призвала сумку и засунула все бумажки туда. Это можно было считать маленькой победой, но назревала другая проблема: мой разъяренный оппонент уже поднялся на ноги и перезавязал шнурки аналогичным заклятием. Судя по степени красноты его лица, он собирался убить меня на месте.

– Фермерская дрянь! – прорычал он, шагая ко мне, но в этот момент со стороны входа раздался грозный оклик:

– Дорн, оставь ее в покое!

Парень по имени Дорн замер и обернулся на уверенно приближавшегося Алека. Злость его только распалилась.

– Что значит «Д», я так и не понимаю, но, кажется, стало ясно, кто такой «А», – выплюнул он, презрительно скривившись.

Алек, конечно, ничего не понял, но ободряюще улыбнулся мне и снова посмотрел на Дорна.

– Шли бы вы, – миролюбиво предложил он.

– Как скажешь, Прайм, – сдался Дорн, но при этом бросил на меня такой взгляд, что я поняла: с этого дня в Лексе один человек уже не презирает меня, а искренне ненавидит.

Когда Дорн и его приятели ушли, я подняла с пола брошенную ими коробку, чувствуя, что от пережитого бешено колотится сердце и слегка кружится голова. Если мне придется участвовать в таких стычках регулярно, я просто не смогу нормально учиться. Пальцы мелко дрожали, а для приготовления снадобий дрожащие руки – самый большой враг.

– Ты в порядке? – Алек коснулся моего плеча.

Наверное, я просто сильно перенервничала, потому что дернулась и отскочила от него, словно он меня ударил, а не коснулся. Я вообще не люблю, когда меня трогают, а в таком состоянии каждое нарушение моего личного пространства казалось угрозой.

– Нормально все.

Жжение в районе солнечного сплетения сделало мой голос хриплым и не очень-то приветливым. По огорченному выражению на лице Алека я поняла, что моя реакция его расстроила. Поэтому я попыталась взять себя в руки и уже спокойнее поинтересовалась:

– Почему он тебя послушался?

На губах Алека появилась немного смущенная улыбка.

– Потому что я выше его по статусу. Он из новой элиты, а я из старой аристократии.

Я кивнула, сделав вид, что поняла, хотя на самом деле не очень-то разбиралась в этом. Относительно меня все местные студенты находились одинаково высоко, но я знала, что у них существует своя иерархия.

– Это, наверное, тоже твое.

Алек присел, поднял с пола обгоревший портрет и протянул мне. Я поблагодарила и посмотрела на то, что сохранилось на изображении. На фоне смутно знакомого дома стояла девушка, за плечи ее обнимал мужчина в мантии, наброшенной поверх костюма. Лицо мужчины не сохранилось: его уничтожил огонь. Но девушкой была моя мать, хоть я и не сразу ее узнала, поскольку не видела ее портретов в таком возрасте. Внизу я разглядела дату: двадцать один год назад. Очевидно, незадолго до моего зачатия.

– Кто это? – спросил Алек с интересом.

– Моя мама, – призналась я, продолжая разглядывать портрет.

– О, так она училась тут?

Я удивленно посмотрела на него. Интересно, как он это понял по портрету? Просто из-за мантии преподавателя?

Верно расценив вопросительное выражение на моем лице, Алек пояснил:

– Портрет сделан на фоне одного из домов, в каких тут живут некоторые преподаватели. Видимо, твоя мама была дружна с кем-то из них.

Я почему-то подумала про Таню Ларину, благодаря которой попала в Лекс. Про нее тоже раньше так говорили: мол, она дружна с профессором Норманом. А потом они поженились.

Вот только у профессора Нормана, «сдружившегося» со студенткой, не было обязательств перед другой женщиной, а в таких домах живут семейные преподаватели. И если моя мама «дружила» с одним из них, то вполне понятно, почему письма они писали друг другу, сокращая имена до одной буквы. И почему потом она была вынуждена с ребенком выйти замуж за фермера.

Теперь направление, в котором мне стоило искать, несколько прояснилось: выяснить, какие занятия посещала мама, и у кого из ее преподавателей имя начиналось на «А».

Задача казалась простой, но в то же время в моей ситуации была практически невыполнимой. Во-первых, я не представляла, где может храниться такая информация. Во-вторых, я едва ли смогла бы ее получить, просто спросив. Конечно, можно попробовать прийти к ректору Фарлагу и задать ему прямой вопрос. Мне показалось, что узнав о смерти моей матери, он испытал нечто похожее на сочувствие. Возможно, это сочувствие позволило бы ему пойти мне навстречу. Если бы не одно «но». Мне пришлось бы объяснить ему, что я здесь ищу своего отца. И считаю, что он – один из преподавателей мамы, очевидно, имевший на тот момент семью. А как это называется? Правильно, это называется «скандал». И едва ли ректор Лекса захочет помогать мне ковыряться в подобном скандале. Ему проще меня отчислить, чего он и так жаждет.

К тому же я просто его боялась. Видимо, сильнее, чем профессора Нормана, потому что к тому я не постеснялась обратиться за помощью.

И в этот раз я тоже решила, что обратиться к тем, кто уже однажды помог мне, будет проще. Во вторник утром я написала письмо Тане Лариной и поинтересовалась, где в университете может храниться интересующая меня информация. Едва ли система ведения документации Орты сильно отличается от принятой в Лексе, ведь они регулируются одними и теми же законами и правилами.

Весь день я потратила на изучение преподавательского состава Лекса. К счастью, этой информацией университет гордился, а потому она была общедоступной. Теперь преподаватели, работавшие здесь больше двадцати лет, интересовали меня не только как потенциальные источники информации. От мысли о том, что один из них может оказаться моим родным отцом, у меня перехватывало дыхание.

Среди преподавательского состава нашлось восемь таких мужчин. И одна женщина была то ли ассистентом, то ли аспирантом в то время, а потом осталась преподавать, но она интересовала меня меньше всего.

Больше всего меня заинтересовал Саймон Блэк, который оказался среди моих преподавателей, так как вел практические занятия по снадобьям. Это было отличной новостью, поскольку позволяло надеяться, что мне удастся с ним найти общий язык. В практических снадобьях я была достаточно хороша. По крайней мере, по меркам Орты.

Однако практические снадобья ждали меня только в четверг, а ответ от Тани пришел во вторник вечером. Она писала, что проще всего найти нужные сведения, получив доступ к личному делу студента. Там должна храниться информация по посещаемым предметам, оценкам, названиям письменных работ – и в том числе фамилии преподавателей, которые вели курсы.

«В Орте актуальная информация (за последние пять лет) хранится в кабинете ректора, – писала Таня. – А все, что старше, – в архиве, в библиотеке, но попасть туда можно только в сопровождении преподавателя. Ян сказал, что еще такой архив иногда хранится в учебной части».