Алена Никитина - Белая нить

И почему Олеандру захотелось рассмеяться? Еще бы его не волновал внезапно разошедшийся ураган! Он видел такое впервые в жизни и, мягко говоря, малость опешил. Но ежели ради спасения приятеля ему нужно пожертвовать одним солнечным днем, значит, так тому и быть.

– Чего ты хочешь, Аспарагус? – выдохнул он. – Рубин оказался при смерти отчасти из-за твоего бездействия. А она, – он указал на зевающую девушку, – помогла его излечить!

– Не совсем, – возразила Эсфирь, встрепенувшись. – Скорее, оживить. Хотя… Знаете, тут как посмотреть. Его душа не отделилась от тела. Потому-то я и смогла ему помочь…

Чего? Олеандр ждал, когда она добавит что-то вроде «Я пошутила», но с её уст слетело неуместное:

– …Что-то кушать захотелось. – Она гулко причмокнула, точно смакуя невидимую пищу.

Не припоминал он, кому из знакомых существ в последний раз удавалось поставить его в тупик. Наверное, заслуга та до сих пор принадлежала Глену – однажды он сочинил за ночь поэму.

Аспарагус уже в десятый раз оглядел Эсфирь с пят до рогов и с рогов до пят.

– Она…

– Я нашел её у Морионовых скал, – пояснил Олеандр – сгустившееся напряжение подталкивало к откровенности. – Она…

– Она вырожденка.

– Что?!

Архихранитель всегда утверждал, что хорошего воина красит невозмутимость. Он обучался у океанид, привык утаивать истинные чувства. Но ныне броня его дала трещину. Кулак сжался. Венка на виске забилась часто-часто, а пальцы как бы невзначай огладили ножны, торчавшие из-за пояса.

– Вышел! – бросил он.

– А не много ли ты себе позволяешь?! – рявкнул Олеандр. – Вообще-то это мой дом!

Эсфирь пятилась, со страхом взирая то на одного, то на другого. И тут ставни второго окна распахнулись, с грохотом ударились о стены. Разбрызгивая влагу, в хижину влетела мохнатая туша. Аспарагус отскочил к двери и едва ли не в прыжке выхватил меч. Но вдруг лезвие выскользнуло, звякнуло о пол, а сам архихранитель заскакал по комнате, стряхивая с ноги впившегося в нее зубами силина.

В тот же миг зверь разжег на кончике хвоста чары. Спрыгнул и швырнул в архихранителя световой шар. Чары ударили Аспарагуса в живот, впитались в плоть, ошеломляя. Серебристое сияние охватило его, и он попятился. Врезался в опрокинутое кресло и, не удержав равновесие, перевалился через него.

– Больно, наверное, – злорадно выдал Олеандр и рванул в сторону.

Второй пучок ошеломления просвистел над плечом. Третий врезался в ставню, за которой он укрылся. И слух потревожил стук каблуков. Когда он решился выглянуть, силина уже и след прослыл. Как и Эсфирь. Воспользовавшись суматохой, она, похоже, выскочила в ночь. О её недавнем присутствии напоминало лишь белоснежное перо, перекатываемое ветром по комнате.

И куда её понесло, спрашивается?

***

Видит Тофос, Олеандр никогда не плодил слухи. Но ныне язык так и чесался донести до собратьев весть, что великого архихранителя, глаза и уши Стального Шипа, уложил на лопатки мелкий зверь. Олеандр многое бы отдал, чтобы подольше понаблюдать за Аспарагусом, который выполз из-за кресла на четвереньках, силясь нащупать выскользнувший из рук меч.

Жаль, время подгоняло. Потому Олеандр только отпихнул клинок подальше – тихонько так, мыском сапога. Затем оглядел Рубина. Удостоверился, что с ним всё в порядке. Сунул в карман перо. Подхватил с пола ножны с саблей и выбежал во двор. Туника и шаровары мгновенно прилипли к телу – на улице до сих пор бушевал ливень. Ледяной и надрывный, он раздирал тишину поселения.

Олеандр пересёк двор и нырнул под крону ближайшего дерева. Раздвинул ветви, поникшие от влаги. И взору предстала дыра в ограде – достаточно широкая, чтобы через неё, пригнувшись, вынырнула в лес тощая девица.

Нетрудно догадаться, кто прогрыз отверстие. Клятый силин! Возможно ли, что они с Эсфирь знакомы?

– Наследник! – донёсся до слуха возглас, и Олеандр выругался. – Куда это вы собрались, интересно?

Как говорится, недолго листва шелестела. Олеандр скрипнул зубами и ринулся в дыру. Но цепкие пальцы ухватили его за ворот и потянули назад. Он подался вперед, и ткань туники врезалась в горло, затрещала.

– Вы с ума сошли? – прорычал Аспарагус и рывком затащил его под ветви. – Вы слышали?..

– Она не выродок! – Олеандр резко обернулся. Мокрые волосы шлепнули его по лицу. – С чего ты вообще это взял? Ты можешь назвать её сущности? Нет. Тогда ты не можешь и утверждать, что она двукровная. Боги! Да она толком ничего не помнит. Чар лишается и призывает их по глупости!

– И кто же она? – В золотом глазу Аспарагуса еще плавал дым ошеломления, но вопрос его прозвучал твердо.

– Не ведаю! – сознался Олеандр, отдирая от боков тунику. – Но точно не выродок!

– Идиот! – гаркнул Аспарагус и добавил: – Потешались с распутницей? По нраву пришлось? Право, слишком долго я живу на свете, чтобы не уловить ауру очарования. Штаны подтяните, наследничек!

Сперва Олеандра бросило в жар, следом в холод. Он отвел глаза, ощущая на себе колючий взгляд, от которого в жилах стыла кровь. Какой там побег Эсфирь?! Он старался хотя бы дышать, вдоволь наглотаться промозглого воздуха, пока волна осуждений и гнев Фрез не смыли его на дно океана.

– Смею доложить, – процедил Аспарагус, – я намерен усилить охрану поселения и найти девчонку. Дерзнете вмешаться? Что ж, прослывете распутником и прелюбодеем. Я понятно выразился?

Процедил и зашагал прямиком к тоннелю, попутно швырнув в ограду вспышку колдовства.

Красиво он тебя уделал, – шепнул внутренний советчик. И Олеандр чуть не завыл от унижения. Дыра стремительно зарастала, скручиваясь древесной плетенкой и перекрывая проход. Зеленое свечение распространялось по стене, впитываясь в каждый узел, в каждый завиток.

Воображение уже распоясалось, рисуя картины гибели Эсфирь. Одна виделась страшнее другой: вспоротый мечом живот, десятки стрел, пронзившие плоть, перерезанная глотка…

Олеандр невольно схватился за ветвь, и макушку оросила влага. Ледяные капли осыпались на голову, сползли под тунику, и он будто ото сна очнулся. Тоска сдавила сердце.

Нет! Он обязан отыскать Эсфирь первым и спасти. Вот только ныне его из поселения никто не выпустит.

Что делать?.. Что делать?..

Выродок!

Эсфирь пришлось не по нраву это слово. А еще не внушил доверия взгляд дриада, нарекаемого Аспарагусом. Страшным он уродился мужчиной. Очень страшным. Да и маску жуткую надел! Может, с побегом она и поторопилась. Но чего уж теперь сожалеть, верно? Она испугалась. Испугалась до того сильно, что перья до сих пор стояли дыбом. Когда ужас захватил голову в плен, ноги сами потащили её во двор. И она доверилась зверьку, шмыгнула за ним в дыру.