Василиса Прекрасная - Эмили

Она умолкла, словно боясь продолжить. Но в чём-то повитуха права. Я не понимаю. Ничего не понимаю! Но это лишь придавало уверенности, что Катя должна находиться рядом со мной.

– Зеркало! – потребовала у неё. – Тут есть зеркало? Поднеси-ка его ко мне!

Мне нестерпимо захотелось в него посмотреть. И дело тут не в женском тщеславии и желании выглядеть получше перед своим лжесупругом.

Эта баба вновь промешкалась, но вздохнула, кажется, смиряясь с моим упрямством. И правильно, между прочим, сделала. За себя я уже не отвечала, пребывая между двумя состояниями. Умилением и яростью тигрицы, готовой отстаивать и свои права, и права своего ребёнка.

Старуха подошла к небольшому умывальнику, расположенному в углу и который не заметила ранее, ослеплённая ужасными светильниками и болью. И буквально откочевала скромное зеркальце, чтобы поднести его ко мне.

Я же жадно уставилась на себя, ожидая… да что уже постарела лет на десять, если судить по состоянию собственных ногтей. Не то чтобы они были запущены. Просто не мои. Руки мои, а ногти нет! И удивлённо вскрикнула. Я поседела! Абсолютно седая! На какой-то миг показалось, что уже стала старухой, но лицо! Лицо было моим! Может даже на пару лет моложе, хотя мне и так мало кто давал сорок пять. Максимум тридцать пять. Всё же косметологи и деньги творят настоящие чудеса. Но и им не под силу победить наступающую старость. Не то чтобы это было моей целью. Просто так делали все, а мне было как-то всё равно. Особенно после ухода от меня первого мужа. Уже тогда начиная горько осознавать, что моей мечте о детях не бывать.

До аварии я была блондинкой. И без всякой ложной скромности могу сказать, что натуральной. Мишка всегда посмеивался над моим цветом волос. Говорил, что впервые встретил женщину, которая так упорно хочет соответствовать своим волосам, но Бог дал мне слишком много мозгов. Ещё, уже к концу нашего брака, с тоской добавлял, что жаль, что не распознал наличие ума пораньше. Но к тому времени он уже лишился половины своего имущества и имел на это право. На свои слова.

И вот теперь я седа как последняя старуха. Поседела после аварии, что ли? Вот что-что искренне сомневаюсь, что меня за каким-то чёртом покрасил мастер.

– Вы устали. Вам надо отдохнуть, – сочувственно произнесла повитуха, приняв мой вскрик на счёт ужасных на вид слипшихся от пота волос и теней под глазами.

На это я лишь хмыкнула, вновь всматриваясь в себя же. А мне даже шло, было в этом что-то благородное. Обычно серые глаза, теперь смотрелись серебристыми блюдцами. А что? Пожалуй, оставлю.

Вот только ясности зеркало так и не принесло. Не считая седины, я не изменилась. Разве что кома благотворно влияет на возраст и немного помолодела. Но ногти…

– Зови лорда Вайриза, – приказала старухе, отмахиваясь свободной от дочери рукой от зеркала.

– Может не стоит… – предприняла она ещё одну попытку, но я поджала губы и посмотрела на неё коронным взглядом своего первого мужа-бандита.

– А вот не надо меня пугать мужьями, женщина. Зови!

Я двоих, почитай, пережила и нехило так отхватила от их каравая. И это притом что тогда мне не за что было бороться! А теперь-то есть! Ещё как есть! Бережно прижала к себе Катеньку, в который раз умиляясь её курносому личику с едва виднеющимися, но уже явно белокурыми волосиками.

– Веди его, – повторила, про себя усмехаясь и решая, что любой муж у меня будет жрать груши, если покусится на самое для меня дорогое.

Она, ещё раз повздыхав, вышла из комнаты. И уже через минуту сюда стремительно ворвался он. Муж. Мне снова захотелось вскрикнуть. Но на этот раз совсем по другому поводу.

– Настоящий мужчина – это мужчина, который точно помнит день рождения женщины и никогда не знает, сколько ей лет.

– Ну, это точно не про этого… мужа.

Не знаю, от чего так пристально рассматривал меня он, но я же… меня же понять можно. Ещё никогда в своей жизни не видела настолько ужасающего меня мужчины. А уж я всяких на своём веку перевидала. Но и мой первый, Мишка, который распугивал конкурентов и соперников одним только взглядом и рядом не стоял с лордом Кьяром Вайризом.

И дело тут ни сколько в огромной, нависающей надо мной, горе мышц и ни в шрамах, что, как реки, испещряли его лицо, бывшее, наверное, когда-то очень привлекательным для женщин. Сколько в его выражении. В презрении. Настоящей, холодящей кончики моих пальцев, ненависти. За что?! Что такого я сделала этому мужчине, что он испытывает ко мне такие чувства?

– Для чего вы позвали меня, леди Эмили? – наконец, подал он голос.

Его вопрос поставил меня в ступор. А я звала? Ну, то есть звала. Но только потому, что не хотела расставаться с дочерью, а иначе её бы унесли. А так? Да пусть катится отсюда со всей своей ненавистью. Но Катя останется со мной. И точка.

– Моя дочь останется со мной, – проскрипела последнюю фразу голосом, который и сама не узнала. Но горло пересохло от того, как он на меня смотрел. Правда, решимости защищать дочурку это у меня не убавило. Наоборот. Утвердилась в том, что ни за что на свете не отдам ему моё сокровище.

– Это не вам решать, – скривился мужчина, от чего его тонкие губы, перехваченные парочкой шрамов, приняли странную форму, напоминающую бушующие пенящиеся волны. – Вы отреклись от этого дитя ещё до его зачатия. Хотя, видит Рай, мне и самому не хотелось его. От вас. Но выбора не было. К сожалению.

От неожиданности у меня приоткрылся рот. Я? Я отреклась от своего ребёнка?! Да быть такого не может! Да и как бы я сделала это, будучи в коме? Что за ересь?

– Но я приму свою дочь. Дам ей имя. И она станет моей наследницей. Дайте мне её, пока вы не причинили ей вред, – приказал и сделал пару шагов в мою сторону, протягивая огромные ручища, похожие на молоты.

Он приблизился. И только сейчас заметила, что у него неестественно зелёные глаза, что смотрелись на ужасном лице как чужеродные бриллианты. Он, однозначно, был бы красавцем, не постигни его несчастье, что оставило на нём столько шрамов. Хотя сейчас сложно судить. Странно, что пренебрёг пластикой. Сейчас наши мастера могли бы слепить из него что угодно. Хоть Ален Делона. Шевелюра у мужчины уже как у молодого Делона. Разве что по-военному короткие. Но невзирая, что на вид ему лет пятьдесят-пятьдесят пять никакого намёка на лысину. Или седину.

– Вред? – настала моя очередь скривиться. – Вы в своём уме? Моя дочь, Екатерина, останется со мной.

– Екатерина? – он удивлённо поднял брови наверх. – Вы дали ей имя?

– Дала, – упрямо вскинула подбородок. – И именно его она будет носить. Если вам не нравится? Я переживу.

За свои довольно грубые слова я вновь удостоилась пристального прищура чужих зелёных глаз. Казалось, он меня препарирует ими и пытается залезть ко мне в голову. В ответ задрала подбородок повыше, ещё крепче прижимая к себе спящую Катьку.