Марина Новиковская - Сердце и камень

***

Резиденция Маркуса Сантона – двухэтажный особняк в классическом стиле в виде буквы П. Условно делился на южную, центральную и северную части. Внутренний интерьер отличался хаотичностью стилей. Почему мистер Сантон решил оформить именно так, оставалось загадкой. Однако Розе такой разброд даже понравился. Она с удовольствием окунулась в негу стиля рококо в южном крыле, оценила парадность и монументальность греческого стиля центрального корпуса. Но более всего заворожила готическая мрачность северной части. Тайников, однако, девушка не обнаружила, к своему величайшему расстройству. Только камин в большой северной зале привлек внимание Розы. Камни над ним необычной кладки – вдавленные и выпуклые чередовались между собой, и когда девушка стала ощупывать их, один из выпуклых поддался нажиму и немного повернулся вбок. В образовавшийся зазор вполне проходила человеческая рука. Роза пошарила в углублении, и пальцы нащупали что-то завернутое в шелковую ткань.

Это был достаточно толстый блокнот в коричневой кожаной обложке с позолоченным тиснением. Сердце Розы забилось чаще в предвкушении того, что сейчас она прочитает тайные записи Маркуса, но открыв блокнот, девушка вздрогнула. Почерк мамы. Записи сделаны аккуратным, почти каллиграфическим почерком Адели.

«Роза, доченька, если ты читаешь эти записи – значит, меня уже нет в живых. Я опять покинула мир жестокости и страсти».

Роза глубоко вздохнула и перевела дыхание. Захлопнув блокнот, она прижала его к груди и огляделась в поисках укромного места. За камином приоткрытая дверь манила в некое помещение. Роза вошла. Это оказался малюсенький кабинет с полками, заваленными исписанными бумагами, по видимости отчётами по учебной работе. Роза включила настольную лампу и тихо прикрыла за собой дверь. Только примостившись на стуле так, чтобы блокнот попадал в полосу света, Роза стала читать.

«Девочка, я пишу для тебя. Хочу рассказать мою историю. Мою и твоего такого могущественного отца»

Роза снова прервалась. Снова стала справляться с участившимся от волнения дыханием. Тема отца в детстве и юности всегда была под запретом. Когда Роза спрашивала Адель о папе, ответом было неизменное: «У тебя нет отца. Я не хочу говорить об этом человеке. Я считаю, что он умер, должна считать и ты»

И вот теперь посмертное откровение…

«Эта история началась очень давно, даже в другом мире, в том мире, который поглотили время и война. Имя твоего отца – лорд Дарвалау. Да, да, ты сейчас смотришь на буквы, и у тебя замирает сердце! Возможно, ты что-то слышала о моей связи с этим великим не человеком, но я тебе запрещала говорить об этом. Как запрещала спрашивать об отце. Теперь время пришло. И мне не придется рассказывать, глядя в твои изумленные глаза. Я начну с самого начала. С первой нашей встречи в мире, которого больше нет. В Едином мире семьдесят миллионов лет назад…»

Роза опять отложила блокнот. Чувства лавиной захлестнули её. Удивление, паника и скорбь. Девушке казалось, что где-то в глубине её сознания звучит тихий мелодичный голос мамы.

«Моё первое воспоминание о том времени начинается с моей могилы и далёкого василькового поля. Когда я пытаюсь сосредоточиться на чем-то одном – сначала всплывает поле, тёмно-синее и бескрайнее, способное поглотить как его глаза.

Это поле из моего детства. Оно расплескалось недалеко от селения, где мы жили с отцом. Я помню как маленькая, до того момента как меня избрали быть жрицей храма Неспящей бегала среди васильков, сдирала пальцами синие цветы и бросала их над головой. А вдали виднелся «алый город» – Ноэльван. Ни я, ни мой отец – староста селения – никогда не бывали в этом городе. А те, кто бывал, рассказывали, что в Ноэльване будто бы кровь разлита по улицам, там всё из алого камня: дома, дворцы, дороги, мосты. Но в то время город богов мало волновал меня. Я любила ветер, ощущение бесконечности пространства и одиночество. В детстве у меня не было подруг, только отец, а матери я не помнила. Кажется, она умерла еще до того, как я заговорила. Отец берег меня, как некую драгоценность, которую он сможет однажды хорошо продать. И он продал. Когда пришли жрицы из храма – предложил меня, подарил меня, получив взамен уважение, почет и должность старосты. Не часто дочери простых селян становились служителями храма богов.

Храм Неспящей возвели на заре Единого мира в честь Договора, который должны были подписать бессмертные. Он символизировал жестокую, не умирающую звезду, чей свет мог дарить и забирать жизнь на планете. Он символизировал могущество двух враждующих сторон, которые в то время так и не смогли обрести мир.

Следом за васильковым полем мне всегда вспоминается собственная могила. Я вижу себя на дне глубокой ямы, устланной обожаемыми васильками. Вижу плачущую старую служанку, единственную оставшуюся верной мне, после того, как все, даже отец, отвернулись от меня.

А между двумя этими воспоминаниями – несколько дней испепеляющей страсти, с тем, на кого смертные в Ноэльване даже не смели взглянуть. С тем, кто сотворил меня и уничтожил.

Иногда я думаю о том, что была обречена на встречу с лордом Дарвалау, правителем Ноэльвана. Он любил путешествовать по окрестностям города, любил природу и красоту. А я на свою беду показалась ему красивой.

Когда меня избрали жрицей, я радовалась. Новый статус возносил меня над другими смертными, делал связующим звеном между ними и такими недосягаемыми богами. Я училась тайным ритуалам прилежно и очень скоро была назначена Верховной жрицей. Ко мне за советом и за исцелением приходили люди, много людей. В какой-то момент я настолько возгордилась, что почувствовала себя выше остальных смертных. Теперь я думаю, что именно это сыграло роковую роль в тот день, когда в храм приехал лорд Дарвалау. Если бы я оставалась такой как остальные, с чувством рабыни, то никогда не посмела бы принять ухаживания лорда, не позволила бы себе влюбиться в него. Но я вдруг поняла, когда лорд обратил на меня внимание, что могу стать равной ему. Дерзкая мысль! Недопустимая мысль! Но тогда я в это верила. И он был слишком красив, и я была молода и доверчива. Мимолетное увлечение приняла за настоящие чувства. Он очаровал меня речами и неповторимым обаянием, присущим богам. Недопустимо влюбляться в бессмертных. Они легко дарят надежду, а затем так же легко её забирают. О нашей связи не знал никто, кроме моей старой служанки. Я не посмела сказать даже отцу, хотя могла. Могла сказать, что это воля лорда заставила меня нарушить обет девственности и спасти себя от позора и изгнания. Но не стала. Я обожала Дарвалау. Обожала его то темно синие, как васильки, то бездонно чёрные глаза, и тонкую линию властного рта, и чувство могущества, которое обретала в его объятиях. Он не заставлял меня любить себя, но он хотел заставить меня забыть. А я не смогла.