Ник Перумов - Гибель богов

Гудмунд ни на миг не терял осторожности, и всё же его заметили, когда капли жидкого пламени упали прямо около того места, где он прятался. Один из бойцов в синем крикнул, указывая на него настоятелю, и, держа посох в правой руке, бросился прямо на Гудмунда. Воин встретил его цепью от своего крюка-ножа: её длинный свободный конец, брошенный умелой рукой, обмотался вокруг ног бежавшего, тот упал – однако, тотчас вскочив, вновь ринулся вперёд. Убедившись, что драки не избежать, воин Хагена метнул загнутое клювом лезвие. Железо вошло в шею; тело дёрнулось и замерло.

Так, против собственной воли, Гудмунд оказался втянут в схватку, да ещё на стороне той, вместе с кем он не стал бы сражаться ни под каким видом, имей он возможность выбирать.

Ночная Всадница оглянулась, и воин Хагена содрогнулся, встретив её безумный взгляд. Ведьма с удвоенной силой атаковала своих противников; защитники монастыря вынужденно попятились. Мечущиеся пятна света проникли глубже в заповедный подгорный полумрак, и Гудмунд разглядел где-то на самой границе темноты странные зеленоватые сполохи, играющие на сотнях и тысячах тонких граней, – там угадывалась огромная глыба какого-то неведомого кристалла поистине невероятных размеров.

Пока Гудмунд гадал, что это может быть такое, Ночная Всадница на миг оторвалась от наседавших на неё, и огнистые потоки потекли по гладкому полу прямо к загадочному зеленоватому мерцанию. На камнях заплясали языки пламени – свет вырвал из небытия огромный зеленоватый алтарь, вырезанный из цельной глыбы не известного Гудмунду прозрачного чистейшего самоцвета. В его глубине угадывались смутные контуры какого-то очень высокого существа, облачённого в длинный прямой балахон; больше воин ничего не сумел разглядеть, потому что камень вдруг полыхнул неистовым зелёным огнём; потоки непереносимо яркого света хлынули с высоты, и Гудмунд невольно рухнул на колено – этот свет лишал его сил и воли к борьбе; пол под ногами затрясло.

Скорчившаяся фигурка Ночной Всадницы почти исчезла под бросившимися на неё бойцами монастыря; один из воинов с размаху отшиб мечом в сторону поднявшийся было навстречу чёрный клинок; в спину жреца словно ввинчивалась толстая спираль ослепительно яркого зелёного свечения, тем же огнём пылало и лезвие его оружия. Он нанёс удар, Гудмунд вновь услыхал стон, но взметнулись рыжие пламенные клубы, и удачливый воин монастыря исчез в огненном вихре.

Зажимая широкую рану на боку, из груды тел вырвалась Ночная Всадница; сзади на петле беспомощно волочился Чёрный Меч; Чашу она плотно прижимала к боку левой рукой. Настоятель сделал несколько шагов ей вдогонку; он взмахнул рукой, словно метнув копьё вслед убегающей; и тут, повинуясь странному наитию, Гудмунд тоже метнул свой верный крюк – туда, где могло бы быть это копьё, окажись оно видимо…

В воздухе словно расцвёл цветок, огнистый и многоцветный. Вихрясь во все стороны, брызнули струи ярких переливающихся капель пламени; стены начали рушиться. Гудмунд рванул цепь обратно и едва вытерпел ожог – настолько горяч был его нож; клинок приобрёл странный зеленоватый оттенок.

В руку воина вцепились сухие, тонкие пальцы – и он увидел умоляющий взор ведьмы. Глубоко-глубоко, прямо в душу Гудмунда смотрели эти глаза и… кто до конца поймёт мужской рассудок? Он подхватил своего бывшего врага и со всей быстротой, на какую оказался способен, потащил её прочь по коридорам и лестницам, слыша за спиной вопли погони, через наполовину выжженный двор, через пустой проём ворот… Позади них несколько раз всё вспыхивало – Ночная Всадница, собирая последние силы, прикрывала их отступление.

Когда они оказались за пределами монастыря, Гудмунд изо всех сил свистнул – и услышал ответное ржание своего верного коня; у воина отлегло от сердца. Он едва успел вскинуть Ночную Всадницу в седло и вскочить сам, как из ворот выбежали догоняющие. Гудмунд дал шпоры коню, позади него вновь вспыхнуло пламя, скакун рванул галопом, замелькали необъятные древесные стволы исполинских зелёных башен; Гудмунд остановился, лишь когда начал шататься вконец загнанный конь.

Вокруг уже стоял обычный северный лес; погоня, если она и была, наверное, отстала; Гудмунд и Ночная Всадница сидели друг против друга. Только теперь воин смог разглядеть, какие жуткие следы оставил на ведьме этот бой. Пять длинных рубцов от удара мечами; правый бок проткнут, плащ задубел от крови, прилипнув к большой ране; одна часть лица жестоко обожжена, другая являла собой сплошной кровоподтёк. С трудом двигалась правая рука, лоб пересекал глубокий порез.

Сидели молча: Гудмунд был совсем сбит с толку, а о чём могла думать Ночная Всадница – кто же сможет сказать? Тан Хаген нет-нет да и прибегал к услугам ведьм – порой от них можно было вызнать поистине бесценные вещи; и сейчас Гудмунду надлежало как следует расспросить её – кто, откуда, за кем охотилась, почему напала на него, почему – на монастырь; узнать также всё, что возможно, и о самом монастыре – почему его связали и заточили, что за кристаллический алтарь и всё прочее…

– Прощай, воин, – вдруг шёпотом, одними губами произнесла ведьма. Она неожиданно поднялась и, несмотря на свои раны, явно собиралась дальше идти в одиночку.

– Погоди! – воскликнул Гудмунд. – Неужели ты ничего не расскажешь мне? Что значил этот бой?

Ночная Всадница чуть заметно усмехнулась изуродованным лицом:

– Не тебе допрашивать меня, Смертный; радуйся, что я оставляю тебя в живых. – Огненосная Чаша была выразительно направлена на Гудмунда. Он замер, обездвиженный; нож-крюк был под рукой, но ведьма всё равно опередила бы его. – Но запомни, – продолжала Ночная Всадница, – придёт день, и твои хозяева горько пожалеют, что зелёный камень в Бруневагарском монастыре всё-таки уцелел… А теперь прощай!

– Я ведь спас тебя, – глядя прямо в глаза с вертикальным зрачком, сказал Гудмунд. – Даже дикий зверь знает, что такое благодарность.

– Ты спас меня? А может, это я прикрывала тебе спину?

Гудмунд опешил; а ведьма, сделав ещё несколько шагов, исчезла в зарослях – бесшумно, как это принято у её племени.

Бран привёл тана Хагена наверх, в высокую и чистую горницу, где пол устилали мягкие домотканые половики, молча пододвинул к столу тяжёлую лавку, поставил жбан с пивом и две глиняные кружки. Тан сел; Бран же, по-прежнему не произнося ни слова, ловко развернул одной рукой послание Хрофта и стал пристально его разглядывать. Хаген терпеливо ждал.

– Идёшь усыпить Пса? – полувопросительно, полуутвердительно сказал наконец Бран, поднимая глаза на гостя.

«Интересно, это Хрофт ему написал или он сам догадался?» – подумал Хаген и кивнул головой.