Елена Самойлова - В тени охотника 2. Седьмой Самайн

– Да меня, вообще-то, за тобой и послали. – Парень прошелся по комнате, оглядываясь по сторонам. – Занятие уже давно началось, все новое поколение там, а ты прогуливаешь.

– Я не прогуливаю, – неожиданно обиделась я, поджимая нижнюю губу. – Я туда не пойду. У меня все равно ничего не получается. Я не волшебница.

– Да ладно? – Он вроде как удивился и подошел ближе. – Можно, я сяду рядом?

Я подумала – и кивнула. Пускай сидит, вдвоем было уже как-то не так тоскливо и уныло пропускать бесполезные занятия. Кровать чуть скрипнула, когда парень уселся рядом и задумчиво посмотрел на меня.

– А ну, протяни руки, – неожиданно скомандовал он, и я от удивления подчинилась, показывая ладошки, будто демонстрируя их чистоту перед обедом. Рукава чужой тесноватой рубашки задрались и браслет, который подарил мне дядька Раферти перед расставанием, скатился к запястью, едва удерживаясь на руке.

– Ага, так вот в чем дело! – радостно улыбнулся гость, блеснув мелкими белыми зубами и указывая на браслет. – Ты же холодное железо носишь, а оно дает искажение на любое волшебство. Сними браслетик – и у тебя сразу все получится.

– Не сниму! – я торопливо отдернула руки, как будто мое единственное сокровище уже собирались у меня отобрать. – Ни за что не сниму!

– Тогда, – парень наставительно поднял кверху указательный палец, сделавшись до смешного похожим на одного из взрослых учителей. – Тебе придется научиться делать поправку на это искажение.

– Поправку? – я удивленно смотрела на него, пытаясь понять, о чем он говорит. – Это как?

– Я научу, – он улыбнулся еще шире. – Просто представь, что ты бросаешь легкий мячик, когда дует ветер. И чтобы попасть в цель, тебе нужно понять, откуда этот самый ветер дует, и сделать на него эту самую «поправку» – то есть кинуть сильнее, чем ты изначально собиралась, если ветер дует тебе в лицо, или наоборот, послабее, если ветер в спину. С волшебством точно так же. Тебе надо понять, как именно тебе мешает браслет, куда он отклоняет твою силу – и просто делать на него поправку. Браслет – это ветер, а заклинание – мячик, которым тебе надо попасть в цель.

– Браслет – это ветер… – задумчиво повторила я, вытирая рукавом слезы и снова глядя на подушку. Теперь, когда мне об этом сказали, я в самом деле ощутила браслет, как невидимый бугорок слева, как ветерок, который «сдувал» заклинание, которое я пыталась создать, немного в сторону от цели…

Подушка, на которую я так упрямо смотрела, неожиданно вздрогнула, плавно приподнялась над покрывалом на целый локоть и так же неторопливо опустилась.

– Ух ты! Получилось! – взвизгнула я, кидаясь на шею парню с такой силой, что едва не уронила его на кровать. – Спасибо! Меня Арайя зовут! А тебя?

– Грач, – усмехнулся он, свободной рукой взлохматив мои и без того растрепанные волосы. – Видишь, ты все-таки волшебница. Ну, или когда-нибудь ей станешь, если не будешь прогуливать занятия. Брысь в общий зал.

– Ага! – я слезла с кровати и метнулась к двери, когда меня настиг окрик моего нового знакомого.

– Умыться только не забудь, малявка! А то сопля под носом висит.

Я едва не споткнулась на повороте, чувствуя, как не только щекам, но еще и ушам становится жарко, и по дороге в общий зал зашла в умывальню и очень тщательно, с мылом вымыла лицо…

Грач… Что же с тобой приключилось за эти три года, если они так тебя изменили?

Я осторожно закрыла широко распахнутые, уже ничего не видящие глаза бывшего друга, кончики пальцев мазнули по щеке, зацепив быстро остывшую на холоде липкую кровавую пленочку. Внутри – пустота, жуткая, неотвратимо разрастающаяся. Чернее самой черной ночи, беззвучная, немая, и на дне ее плещутся, постепенно поднимаясь из самых глубин, отчаяние и горечь.

Бездна… Она живет в каждой человеческой душе, скрываясь на самом дне зрачков и ожидая своего часа. Того момента, когда проломится истончившийся лед жизнелюбия и из разверзшейся полыньи хлынет все самое беспросветное, самое невыносимое, что копилось в человеке все годы его жизни.

Я никогда не отбирала человеческую жизнь. И всегда надеялась, что мне и не придется.

Так… наивно…

– Нам надо уходить, Пряха, – тихо произнес скрипач, крепко, почти до боли сжимая мое плечо. Мгновение – и я почувствовала, как он осторожно вкладывает нож с чаячьими крыльями в опустевшие ножны на моем поясе. – Пойдем. Нас могут увидеть рядом с телом, а это будет лишнее. Идем, пока еще можно.

Пока… можно…

Я медленно подняла голову, глядя в глаза менестрелю – и он отпрянул, торопливо убирая ладонь с моего плеча. Неужели он увидел в моем взгляде ту Бездну, в которую камнем опускалась моя скованная горечью и чувством вины рубиновая душа-птица?

Идти, пока можно…

Куда идти?!

Где скрыться, если рано или поздно Вортигернский Орден примется искать своего верного прислужника, и ведь непременно найдет. Если не само тело – то хотя бы его следы в Эйре. А там… опытный волшебник и через полгода сможет по следам с помощью волшебства найти тело. Подскажут пятна крови на этой самой площади, остатки заклинаний Грача, да и моих заклинаний тоже. Ведь они не исчезают сразу, эти остатки, они оставляют свои штрихи в окружающем мире. И тогда у ищущих колдунов будет в руках ниточка, которая приведет их ко мне, как привела меня к Стефану принадлежавшая ему рубашонка.

Рано или поздно – но это случится.

И тогда на меня будет открыта третья охота, избежать которой мне уже не удастся…

– Пряха? – голос Гейла прозвучал очень глухо и низко. Тревожно. – Ты чего?

– Уже поздно, – негромко произнесла я каким-то странным, неестественно спокойным тоном. Неестественным – потому что внутри меня уже кричала в панике маленькая девочка, забившаяся в угол кровати и безуспешно пытающаяся укрыться от надвигающихся на нее из темноты пронзительно-зеленых светящихся глаз неведомого чудовища. – Третья охота… Уже третья… Я не смогу…

Я вскочила на ноги и сильно толкнула Гейла, да так, что он упал в снег, едва не уткнувшись лицом в сапог мертвого чародея, развернулась – и понеслась прочь с площади, к маленькой узкой улочке, оскальзываясь на ледяной корочке.

Быстрее. Еще быстрее, пока холодный ветер, бьющий в лицо, срывает со щек быстро остывающие слезы. Пока не иссякла решимость и не осталась лишь постыдная трусость, с которой я буду цепляться за эту жизнь до самого конца, до упора…

Пока мне не впечатают рабское клеймо в шею, не уведут насильно в холмы фэйри или же меня не настигнет яростная буря, скользящая среди ночных теней.

Я была как лисица, которая мечется по тропам, не разбирая дороги, а охотничье кольцо вокруг нее неумолимо сжимается с каждой минутой. И нет уже сил, чтобы бороться, нет желания цепляться за эту самую жизнь зубами – а уже слышны приближающийся лай гончих псов и жуткие крики двуногих охотников, для которых травля лишь развлечение. Их ведет не голод, не желание защитить себя, свой дом или семью, а непонятная, непостижимая для лесного зверя прихоть – убийство ради забавы, ради самого убийства, ради трофея…