Дж. Э. Уайт - Тёмный дар

Девочка, двенадцати лет, тоненькая, как ивовый прутик, была одета в простое чёрное школьное платье с белым воротничком, заштопанное в нескольких местах, но безукоризненно чистое. Её чёрные волосы были собраны в тугой узел. Иногда она разрешала нескольким непокорным прядкам выбиться на лоб – но не сегодня, нет, не сегодня.

Девочку звали Кара. Но обычно её называли по-другому.

Её братишка, Тафф, был мал для своих лет, с рыжевато-русыми волосами. Утро выдалось холодное, и бледные щёчки малыша горели, как две алые розы. Кара машинально протянула руку и коснулась его лба тыльной стороной руки – нет ли температуры?

Вдалеке появилась чья-то фигура.

Время было раннее, даже для тех немногих фермеров, что возили этой дорогой товары в деревню. За распаханными холмами сквозь упирающиеся в небо ветви Чащобы смущённым гостем проглядывало солнце.

Тафф стиснул сестрину руку.

Человек подошёл ближе, и Кара признала тяжёлую походку Дэвина Грея. Дэвин жил на краю острова, но большую часть времени бродил с фермы на ферму, пробавляясь ремонтом. Как-то раз, когда папа снова расклеился, Кара попросила его починить им крышу. Дэвин Грей рассмеялся ей в лицо.

Но, несмотря на это, Кара была девочка вежливая.

– Доброе утро, мистер Грей, – поздоровалась она. Она сжала руку Таффа, и тот вполголоса выдавил: «Здрасьте».

Мужик, стараясь не смотреть им в глаза, сплюнул на землю и подался в сторону, насколько позволяла ширина дороги.

– Ишь, злыдни! – буркнул он. – Все в мамашу!

Разминувшись с Дэвином Греем, дети, привыкшие к подобным встречам, пошли дальше своей дорогой. Разве что Кара подтянула братишку поближе к себе. И всё.

«Ой, как же не хочется!» – думала Кара, подходя к ферме. Она уже хотела было повернуть назад, но тут вспомнила своё отчаяние, когда накануне вечером вскипятила котелок и обнаружила, что в буфет нечего – буквально нечего! – бросить. Так что о том, чего ей хочется, речи уже не шло. Есть такое слово – «надо».

И, пока не передумала, Кара решительно поднялась на деревянное крыльцо, волоча за собой Таффа. Главный дом усадьбы был свежевыбелен, и над дверью висела дорогая ветвь фенрута, чтобы Тимоф Клэн по возвращении сразу увидел, что тут обитают истинно верующие. Это напомнило Каре, что до ночи надо будет ещё дров нарубить.

Девочка одёрнула платье, прежде чем постучаться в дверь.

– Веди себя хорошо! – предупредила она Таффа.

Тафф кивнул.

– Обещаешь?

– А что я? Они сами…

– Обещаешь?

Тафф тяжело вздохнул.

– Хорошо, Кара. Обещаю.

Дверь отворилась.

Над ними нависло лицо Констанс Лэмб: скверно выровненное поле сплошных шрамов. Кара отвела взгляд. «Я не в ответе за грехи своей матери!» – напомнила она себе, но это не особо утешало. Совершенно это не утешало.

– Чего вам тут надо? – спросила Констанс. На ней было свеженакрахмаленное домашнее платье и белый полотняный чепец. И даже клубы муки на её фартуке, и те выглядели аккуратными и ухоженными.

– Доброе утро, миссис Лэмб.

– Утро давно миновало. И я тебе, кажется, вопрос задала!

– Я насчёт лошади, мэм. Мистер Лэмб за мной посылал. Он говорил с моим папой и сказал ему, что у вас кобыла охромела. И папа сказал, что, может, я чем помогу. Я же хорошо управляюсь с животными.

Констанс вдохнула, медленно и глубоко, потом выпустила воздух сквозь стиснутые зубы.

– Ну, если и был такой уговор, я о нём первый раз слышу.

– Мистер Лэмб обещал две коричневых.

– Две?! – Констанс схватилась за сердце, как будто такая неслыханная сумма её убьёт на месте. Хотя Кара полагала, что эта цена – за это можно будет купить десяток яиц да новые носочки Таффу – более чем справедлива.

– Я всё как следует сделаю, – сказала Кара. – Честное слово. Я хорошо…

– …Управляешься с животными. Да-да, ты говорила.

Кара ждала. Дальше уговаривать не имело смысла. Тётка либо даст ей заработать эти семечки, либо нет.

– Дорогу в конюшню сама найдёшь, а? – сказала наконец Констанс.

– Да, мэм. А как зовут кобылу?

– Тенепляской мы её зовем. Хотя не понимаю, какая разница.

Разница была большая, но Кара объяснять не стала. Констанс всё равно не поймёт, а если сказать всё как есть, пойдут слухи, начнутся разговоры…

– Только имей в виду, кобыла бешеная. Ни мужа моего, ни батраков к себе и в хорошие-то дни не подпускает, а уж сейчас, когда у неё болит…

Констанс покачала головой.

– Эрику Уитни руку сломала, когда он ей пытался помочь.

– Вы не волнуйтесь, миссис Лэмб. Я осторожно!

– Ну, тогда давай поживей.

И Констанс принялась было закрывать дверь.

– Мэм! Ещё одно…

– Ну, что тебе?

Кара даже не знала, с чего начать. Она так давно не просила людей о помощи, что слова эти казались чужими, словно язык, позабытый много лет назад. Но ведь когда-то, давным-давно, Констанс Лэмб была подругой её матери. Кара надеялась, что это до сих пор что-то значит.

– Утро сегодня холодное, а братик мой часто болеет…

Тафф дёрнул сестру за руку.

– Я в порядке!

– Если вам не очень сложно, можно, он в доме подождёт, пока я управлюсь с Тенепляской? Вы его даже и не заметите. Тафф у нас тихий…

– Я с этой чокнутой старой кошёлкой не останусь!

– …как мышка…

Констанс смерила взглядом их обоих, и Таффа в отдельности, с чем-то отдалённо напоминающим усмешку.

– Погодите, – сказала она и ушла в дом.

Кара и Тафф стояли молча. Кара гневно зыркнула на брата.

– Ну чего? – сказал Тафф.

Констанс вернулась с толстым шерстяным одеялом и парой варежек.

– На, бери. Одеяло оставишь на лавке возле конюшни, когда будете уходить. Варежки тебе великоваты, но ничего, возьми себе. Я их мужу связала, а он носить отказывается. Кусачие, мол. Считай, это тебе подарок от – как ты сказал? – сумасшедшей старой кошёлки.

И Констанс Лэмб захлопнула дверь у них перед носом прежде, чем они успели сказать «спасибо».

Кусачим оказалось в основном одеяло, а не варежки, зато через несколько минут Кара заметила, что Тафф перестал так часто шмыгать носом. Доброта миссис Лэмб, конечно, оставляла желать лучшего, и всё же это была доброта.

– Можно мне с тобой? – попросился Тафф, когда они дошли до конюшни.

– Нет.

– Но я хочу посмотреть!

– Это просто лошадь.

– Я люблю лошадей. Они интересные.

«Интересные» было последнее слово, которое выучил Тафф, и он употреблял его при каждом удобном случае, балуясь с ним, будто с новой игрушкой.

– Ну ты же знаешь, что будет, – сказала она.

Говорить так было жестоко, но всё же Таффу следует смириться с очевидным: стоило ему подойти близко к животным, как он начинал задыхаться, или у него принималась болеть голова, или открывался жуткий кашель, или всё это сразу. Как-то раз он из упрямства покормил овечек, и всё тело у него покрылось багровыми пятнами.