Андрей Уланов - Эльфы и их хобби (сборник)

Кукольник невольно сглотнул. Когда он видел Младшего в последний раз таким жизнерадостным? Младший ведь уже не первый собачий век себе намерил, и даже не второй – но сейчас он был веселым и бойким, как юный щенок, даром, что и шерсть давно поредела, и суставы уже не те. Он был беспечно счастлив – а эльф…

– Иланги, – окликнул Бонкер, – я тебя спросить хотел…

– Да? – откликнулся эльф, чуть запыхавшись от возни и смеха.

– Если бы ты не успел найти ларе-и-т’аэ… что бы с тобой случилось?

– Сошел бы с ума, – ответил Иланги. – А потом умер. Без души не остаются в рассудке и не живут, сам понимаешь.

Это ты верно говоришь, не живут. А мне предстоит. По крайности, пока не придет моя пора. А она уже не за горами. Теперь ждать уже недолго.

Старый кукольник впервые почувствовал себя старым. Прежде старость была для него непозволительной роскошью – ведь ему было не на кого оставить Младшего. А теперь у него есть ученик. Если быть совсем уж честным с самим собой – не ученик, а сотоварищ, равный. Кому еще он может вручить свою душу перед смертью?

Лето на исходе. Осенью он вернется в родные края – но не затем, чтобы зазимовать, а по весне вновь пуститься в дорогу. Его дорога закончится с первыми заморозками. Насовсем.

Но не сейчас. Нет. Еще не сейчас…

Этот день они провели, так и не покинув ночную стоянку. Спешить было некуда. Младший был неистощим на выходки, озадачивая то Иланги, то Бонкера – словом, лишь когда начало смеркаться, они не без труда вспомнили, что не грех бы и поужинать.

Стряпней Иланги занимался на прошлом привале, так что на сей раз возиться с котелком предстояло кукольнику. Однако эльф взялся за приготовление ужина не в свой черед, беззаботно бросив: «Да я сам управлюсь!». Кухарничал Иланги всегда в охотку – что греха таить, ему льстило простодушное удовольствие, с которым старик неизменно уминал результаты его трудов: вот ведь все те же самые продукты, из которых люди испокон века еду себе готовят, а получается у эльфа что-то совсем на вкус иное, незнакомое, удивительное. Может, это магия такая? Может, эльф заколдовал котелок? Ох, тогда за волшебной посудиной глаз да глаз нужен – неровен час, выкинет какую-нибудь хитрую штуку, а то и вовсе сбежит!

Но котелок не порывался никуда убегать. Он мирно кипел на огне, распространяя восхитительно вкусные ароматы. Младший, не выдержав, шумно втянул воздух и мечтательно заскулил.

– Лан, – окликнул эльфа Бонкер, – как там наш ужин? Не уварился еще?

Иланги от неожиданности чуть ложку в котелке не утопил. Поймал он ее в последний момент, и вдобавок ложка плюхнула по густому вареву, окатив эльфа горячими брызгами. Но он этого почти и не заметил.

– Ты как меня назвал? – растерянно спросил он.

– Лан, – недоуменно повторил кукольник. – Тебе не нравится?

– Нравится, – ответил эльф. – Но у меня права такого нет – зваться именем Младшей Ветви. Я его ничем покуда не заслужил.

– Заслужил? – переспросил Бонкер. – Ты о чем?

Эльф вздохнул: разговор предстоял непростой. Прежде, чем пуститься в объяснения, он снял котелок с огня, накрыл его крышкой и отставил в сторонку – и лишь тогда заговорил.

– Имя Младшей Ветви, короткое имя… оно у нас просто так никому не дается. Бывает, целую жизнь проживешь, а не заслужишь. Каким именем тебя от рождения нарекли, с тем и останешься. Чтобы близкие друзья и родня называли тебя коротким именем, и то надо что-то важное сделать. Выдающееся. А уж если кого всенародно Младшим именем зовут… это уже не просто выдающееся что-то, это целый подвиг совершен! Такой у нас обычай. А у вас иначе?

– Иначе, – усмехнулся старик. – Я понял, Лан. Это хороший обычай. Но у нас иначе. Мы называем коротким именем детей, возлюбленных, близких друзей, учеников. Тех, кто согрел наше сердце.

– Согреть чье-то сердце, – встрял неугомонный Младший, – это ведь тоже заслуга. Разве нет?

– Да, – твердо ответил Иланги. – Заслуга. Ты прав, Младший. И… это тоже хороший обычай.

Летние дни, обычно такие долгие и неспешные, словно задались целью миновать как можно скорее. Города и деревни, рыночные площади и трактиры мелькали один за другим, едва ли не сливаясь воедино, и все чаще Иланги, а не Бонкер, вместе с Младшим заставлял публику ахать и смеяться. Бонкер же смотрел на их двуединство, смотрел и не мог понять – отчего он не ощущает ни малейшей горечи. А ведь должен бы, казалось. Ведь это последнее лето Бонкера-кукольника.

Но нет. Горечь будто позабыла о его существовании, печаль ушла далеко, и ее путь так ни разу и не пересекся с дорогой Бонкера. Печаль хорошо знает тропу к бесплодному лету – а к лету, отягощенному плодами, ей и не приблизиться. Последнее лето сыпалось из колоса золотым зерном, шлепалось в траву спелыми яблоками, виноградным соком текло в давильне под ногами времени. Потом настанет осень, за ней зима – но то, что вызрело, будет жить долго. Бонкер ляжет на вечный покой – а душа его вместе с эльфом будет бродить по дорогам и смеяться на площадях. Отдай свою душу старик, отдай несносному эльфу, с которым сроднило тебя твое последнее лето, ученику и другу. Отдай. Только тогда она не умрет.

Летние дни мелькали быстро, а лето тянулось долго – всю осень, до самых заморозков. А когда первый иней тронул ветви неумолимой сединой, Бонкер стоял у порога ветхого домика, который когда-то называл своим, а потом позабыл в скитаниях. Что ж… настала пора вспомнить.

– Тут ты и живешь? – спросил Иланги, оглядывая неказистую хибару и запущенный, давно одичавший сад возле нее.

– Зимую, – поправил его Бонкер. – Не те уже годы – зимой по дорогам ноги бить. Что поделать, старость не радость…

«А молодость – не счастье», едва не добавил Иланги. Какое уж тут счастье – любой, чье лицо носит отпечаток возраста, считает тебя сопляком. Молокососом неопытным. Желторотиком глупым. Ты ведь сейчас именно так обо мне думаешь, Бонкер? Ах, нет? Тогда почему ты отводишь глаза, словно тебе так хочется разглядеть колодезный сруб прямо сейчас? Почему ты не глядишь на меня?

Потому что пытаешься мне лгать. Снова. Как когда-то.

– Хочешь, не хочешь, а зимовать придется…

Зимовать? Вранье! Не зимовать ты здесь собрался, Бонкер, а умирать! Иначе предложил бы мне остаться с тобой на зиму.

А ты меня отпускаешь – вместе с Младшим! Кто же заживо с душой расстанется? Ты просто не хочешь умирать у меня на глазах!

Но кто тебе сказал, что ты умрешь, Бонкер?

Да, лет тебе по людскому счету немало. Мы с тобой ровесники. Только я тебе об этом не говорил и не скажу. Ты ведь тоже мне не сказал, что хоронить себя собрался. Ну кому ты врешь, кого обмануть пытаешься, Бонкер? У нас ведь одна душа на двоих. И ты вздумал меня морочить? И надеешься, что у тебя получится? Самого себя обмануть, и то легче. А меня – даже и не пытайся!