Софья Ролдугина - Зажечь звезду

– Какая досадная неудача, – произносит аллиец ровным голосом, без всяких эмоций. Так, что сразу становится ясно – это не просто неудача.

– Нет, не говори так! Я что-нибудь придумаю! Смотри, здесь осталось на донышке, может хватить! А я соберу салфеткой и выжму… Где салфетки? Где чистые пиалы? Дэйр, ты только не волнуйся, я…

– Всё в порядке, Нэй. Не надо суетиться. – Целитель поднимает на меня глаза. Зрачки расширены до невозможности, лицо бледное – с его-то загаром! – и он улыбается. Жутко и пусто. – Наверно, это судьба. Я как раз думал, вспоминал. И не находил смысла, в том, чтобы продолжать…

Разбухшая салфетка с влажным «чпок» шлёпается на пол.

– Дэйри, ты о чём?

Целитель продолжает улыбаться. И этот странный взгляд… В нём безумие выбора – и покой принятого решения.

– Я не вижу причин жить. Я – кукла, заводная красивая кукла, которая существует только ради других. Но я так устал… Мне моя жизнь не нужна. А здесь такое удачное совпадение.

Через поры кожи начинает сочиться кровь. Пока – маленькими багровыми капельками. Как морось.

– Дэйр, не смей! Ты многим нужен. Ты же целитель, ты не имеешь права – так … Ты мне нужен, в конце концов! Выпей это дурацкое противоядие! Смотри, здесь хватит, ну давай же…

– Нет.

– Придурок!

Я с размаху отвешиваю ему пощечину. Вторую, третью… Дэриэлл обмяк в кресле, голова мотается из стороны в сторону, глаза закрыты.

– Слабак! Урод! Ненавижу!

Руки мои измазаны красным…

– Пей! – Я толкаю пиалу к его губам. Он не сопротивляется. Мокрой салфеткой, той, которой пыталась собрать антидот, протираю его лицо и руки. Надо бежать, звать на помощь, но как же страшно оставлять его здесь одного!

Внезапно Дэриэлл открывает глаза – уже разумные и немного испуганные.

– Прости… Боги, Нэй, какой же я идиот… Чуть было не… И тебя ещё напугал… Прости, маленькая.

Жив… Вытираю слезы, забыв о том, что у меня грязные руки. Дэриэллева кровь размазывается по лицу. Целитель вздыхает и начинает искать по карманам платок. Я улыбаюсь.

Противоядие всё-таки подействовало. Мы успели. Но Дэйри пришлось несладко – две недели тогда провалялся пластом, несмотря на помощь Элен и заботливый уход Лиссэ. Но как только он оправился, первым делом провёл со мной серьёзный разговор, объяснивший многое.

Оказалось, что вот такие приступы тяги к суициду случаются с ним регулярно. И гадать, что может их спровоцировать – бесполезное занятие. Как правило, Дэриэлл способен взять себя в руки и не делать глупостей, но иногда желание «сломать красивую куклу» становится нестерпимым.

И тогда происходят такие вот «случайности».

Самое интересное, что Дэйр абсолютно не склонен к депрессиям, и попытки убить себя – вовсе не результат тоскливых размышлений. Просто иногда он просыпается с твёрдой уверенностью, что должен прекратить своё существование… и ничего не может с этим поделать.

– И давно это у тебя?

– Примерно с девяноста пяти лет.

– Тогда удивительно, как ты дожил до наших дней.

– Мне везёт, – улыбается он. – Люди опять-таки рядом… заботливые. С прочными верёвками.

– Не шути! – Дуюсь. – С чего это началось? Ни за что не поверю, что ты с детства такой, в результате падения со священного дуба.

– Ну, с дуба не с дуба… Когда-то я попал в крупную передрягу. Меня ломали, очень долго и изощрённо. Приводили к мысли, что я – бесполезная, хотя и красивая кукла. Буквально такими словами. И, к сожалению, всё-таки сломали. Один плюс – это стимулировало пробуждение дара… Смысл всего моего существования – беречь чудо чужой жизни. На то, чтобы сберечь свою, желания порой не остаётся.

– Но кому это могло понадобиться? В смысле, издеваться над тобой.

– Не знаю, Нэй. – Дэриэлл смотрит мне в глаза и врёт. – Их искали тогда, долго искали… Не хочу вспоминать об этом.

Я умная. Я знаю, когда отступить.

– Как скажешь.

Так с детства сложилось, что я считала суицидальные стремления – болезнью, причём позорной, той, которую нужно скрывать всеми силами.

Философия равейны: слабой быть стыдно. Унылые, выставляющие напоказ депрессию люди казались мне слабыми и в чём-то неполноценными. Нет, я и сама часто грустила… Но есть же разница между печалью и нытьём? Впрочем, таких индивидуумов можно понять: погрузиться в отчаяние легче, чем взять себя в руки и сделать шаг вперёд.

«Улыбаться тяжелее – мышцы лица напрягаются», – шутил Дэриэлл.

Пессимизм не требует работы.

Рэмерт никогда не казался ни ленивым, ни слабым, ни больным. Поэтому мне и в голову не пришло сложить два и два. Взгляд, поведение, ощущение неясной тревоги, исходящее от него… И тот поцелуй – так не с возлюбленной прощаются, а с жизнью. Слишком горько. Хотелось бы верить, что я ошибаюсь, но…

Я решительно повернула и зашагала вверх по дороге – обратно к Академии. Пусть уж лучше выставлю себя круглой дурой, чем уеду, не выяснив, что происходит с Рэмом. Это было бы слабостью.

А равейны слабостей не любят.

Сколько можно убегать от проблем? От неприятных разговоров, от напоминаний о поставленных планках, от людей, которым я небезразлична? Особенно от людей. Даже здесь, в Академии, я выступила в своём репертуаре: с тем же Валем мы общались почти полгода, а я даже не знала, есть ли у него братья или сёстры и чем он увлекается! Да и Рэмерт… Я должна, должна была настоять, докопаться до причин его депрессии. А вместо этого – смылась по-тихому, несмотря на подозрения о том, что та потусторонняя тоскливая жуть перекинулась на него.

Пора бы уже взять себя в руки!

В голове царил сумбур, сердце колотилось как бешеное, но я никогда ещё не чувствовала себя настолько правильно. Даже когда приняла решение во что бы то ни стало спасти Максимилиана.

– Эстиль, кажется, вас просили до вечера покинуть данное…

– А ещё не вечер, – огрызнулась я, проскальзывая в калитку. – И у меня здесь остались дела.

Интересно, почему встречать меня вышел один из преподавателей, да ещё тех, что были на защите? Неужели за мной следили? Но зачем? Ах, да, результаты экспериментов. Хорошо, что я спрятала записи. Надо будет заодно наведаться в свою комнату и проверить, не забыла ли я чего любопытного. Например, светоч…

Но сначала – Рэм.

– Да куда вы так несётесь?! Сказано же было убираться отсюда до…

Ещё один! Впрочем, нет, тот же самый. Только тон сменил с холодно-вежливого на искренне-разгневанный. Я обернулась к преподавателю – полноватому мужчине средних лет:

– Послушайте, у меня правда дела. Я уйду до заката, но сейчас, прошу вас, не мешайте. Не время.

– Эстиль… – почти прошипел он, хватая меня за плечо. От неожиданности я дёрнулась и врезалась локтем в стену.

Ну, хватит.

Тревога за некроманта, эйфория от собственной смелости, раздражение на приставучего мага, боль от ушибленного нерва – всё смешалось в один ком, обесцвечивая мир. Перед глазами отчётливо сверкнули невесомые нити.