Алексей Олейников - Тени Авалона

Арвет открыл рот, прокашлялся – не вся вода Сайво-озера вышла из него, еще сидела внутри, жгла.

– Так теперь всегда будет, – сказал человек-олень. – Ты проплыл через Сайво-озеро, до второго дна добрался. В двух огнях горел. Теперь тебе без воды Сайво никуда.

– Здравствуй, Мяндаш-пырре [14], – сказал Арвет. – Здравствуй, дающийся. Я думал, что тебя не существует…

Мяндаш поднялся, поманил его, вышел.

Арвет на четвереньках выбрался наружу и поднялся, опираясь на подвернувшуюся палку. Позади за куваксой серыми валами уходили вдаль горы и озеро, небесное зеркало, которое уронили с высоты во мхи. Вокруг тундра: плоская, с кривым редким лесом ему по грудь, поросшая ягелем и стлаником, с проталинами. А впереди не видно тундры – только олени до самого горизонта, бесчисленное множество серых с проседью шкур, рогов, выпученных глаз. Храп, рявканье, пар стояли над этим оленьим морем, сбиваясь в еще теплый, парной туман.

Мяндаш бросил ему веревку:

– Пойдем ловить твоего оленя.

– Моего?

– Твоего помощника, твоего оленя, дух бубна, – объяснил Мяндаш. – Какой ты шаман без бубна?

Мяндаш пошел к стаду широким шагом, Арвет двинулся следом. Ловил он оленей, было дело, но давно. А ну как не поймает, что тогда?

– Рыжий зверь приходил, спрашивал, как ты, – сказал человек-олень, понемногу ускоряя шаг. – Я прогнал его, он моих оленей пугает. Сказал, что ты вернешься, когда время придет.

– А когда оно придет? – Арвет покачал веревку в руке. Кажется, правильно.

– Поймаешь оленя, поглядим, – сказал Мяндаш. – Ищи его!

Мяндаш разогнался, скакнул вперед не по-человечьи далеко, сшибся рогами с огромным оленем – красавцем с белой грудью. Олени разбежались в стороны, рванулись по широкому кругу. Арвет побежал к стаду, где сразу приметил белого оленя, молодого и сильного. Тот скосил умный глаз и рванулся прочь, забился в самую середину. Арвет только зря веревку бросал.

Второй бросок – и тоже впустую.

Арвет терпеливо смотал веревку, двинулся вперед. Он вспомнил одну сказку Элвы.

– Ты куда, олень, убегаешь? – спросил он. – Разве хорошо тебе здесь? Пойдем со мной, олень. Я тебя водой напою, вкусной соли дам, шерсть расчешу. Есть у меня гребень деревянный – у него зубец широкий да гребень костяной с зубцом почаще, да третий гребень, железный, а зубцов у него – что волос на твоей шкуре.

Олень слушал, прядал ухом и переступал с ноги на ногу, готовый броситься бежать.

Арвет шел и говорил. Не слышал он, как Мяндаш с вожаком стада силами меряется, не видел он оленьего моря, волнующегося вокруг, сотрясающего тундру слитным топотом тысяч копыт.

– Деревянным гребнем тебе шерсть расчешу, – Арвет подступал все ближе. – Костяным – подшерсток распушу. А железным гребнем тень твою зацеплю, закручу, не выпущу. Скачи, топчи ягель – не вырвешься.

Олень всхрапнул, прыгнул в сторону, но веревка обвилась вкруг его рогов, и Арвет рывком пригнул его голову к земле, одновременно наматывая веревку на локоть. Так все ближе он подступал к оленю, а потом повалил его на бок.

Мяндаш сидел у шатра, скрестив руки, и только кивнул, когда увидел, что Арвет ведет за собой оленя.

– Как назовешь?

Олень шумно дышал, выбрасывая облачка пара из ноздрей.

Юноша взялся за мохнатую холку, почувствовал, как под рукой дрожит и бьется вена, по которой мощное оленье сердце гнало кровь. Погладил по серебристой шерсти:

– Имя ему Зарница, он быстрый и яркий.

– А ведь не догорел ты в Сайво-озере, – задумчиво сказал человек-олень. – Шаман – и не шаман, саам – не саам. Заведет тебя твоя дорога далеко, куда дальше, чем думаешь.

Он протянул Арвету нож буи-ко.

«Не утонул, не потерялся», – обрадовался юноша.

– Хорошо, что ты его донес. И он не оставит тебя, где бы ты ни был. Эх, люди, поделили мир неделимый, – человек-олень легко поднялся. – Раскололи на две половины: было одно счастье – стало два несчастья. И там плохо, и тут нехорошо.

– О чем ты?

– Сам поймешь. Одно запомни: та, кого ищешь, не каждому дается. Коли сил у тебя хватит отыскать, никогда не отпускай. Улетит она – и не найдешь ее больше, хоть всю землю от моря до моря пройдешь, и не помогут тебе духи земли, небес и воды. Если унесет ее черный ветер за пределы йамби-аимо , никто тебе не поможет. Ну, пора тебе, а то бабка твоя будет ругаться. Не люблю, сварливая она. Прощай, Арвет Андерсен. Что задумал – делай, чего не можешь – не обещай. А теперь иди, не оглядывайся, – сказал Мяндаш-пырре и дунул.

Ветер подхватил Арвета – и полетел он вместе с оленем Зарницей под синее небо и дальше, дальше, дальше.

…Закоптелые низкие балки. Паутина. Пучки трав. Черепа и шкуры. На веревке сухая щучья голова скалится – вывернувши жабры, выпучив стеклянные глаза.

Избушка Элвы.

– Пей, – бабка сунула ему в зубы кружку. Арвет хлебнул, закашлялся, проплевался, но выпил.

Поднялся, утираясь рукавом. Захотел встать, да ноги не держали – повело, рухнул на скамью.

– Два дня лежал, – сказала Элва. – Куда бежишь?

Арвет брезгливым щелчком отбросил щуку. Та закачалась.

– Выбросила бы ты ее, – сказал он – и не узнал своего голоса. Низкий, глубокий, в нем будто гудел охотничий рог. Юноша оперся о стену, прикрыл глаза. Зеленые, синие, алые летучие огни метались по избушке, предметы начинали отбрасывать по две тени или же лишались теней напрочь, а бабка и вовсе мерцала – то и дело пропадала, как сигнал в телевизоре, и тогда ковшик, кружка, тряпка, за которые она бралась, сами по себе перелетали с места на место.

– Своих друзей выбрасывай, а моих не трогай, – Элва села на корточки, раздула в очаге огонь. – Я натопила баню, тебе надо пот вывести, сердце разогнать. Два дня лежал, кровь застоялась.

Арвет не ответил, тупо разглядывал ладонь. Под кожей пульсировали вены, гнали янтарный огонь, смутно белели кости. Ходячий скелет, живой рентгеновский снимок…

– Что, все плывет? Это ясный взор [15] , — Элва складывала стопкой чистое белье и полотенца. – Ничего, привыкнешь. Живо в баню.

– Ну а теперь-то все? – спросил он у щучьей морды. – Теперь-то я проснулся?

– Если человек полностью проснется, миру конец придет, – отозвалась Элва.

Арвет встал. Опираясь, по стеночке добрел до выхода. Его мутило, голова гудела, как туго натянутый бубен, в который дробно стучали слова Элвы.

– И вы с этим живете? – Мир дрожал и сыпался в глаза изумрудной пылью, солнечной искрой, водяным серебром и горячей кровью. Где-то далеко метались куропатки, отводя песца от гнезда.

Под камнем пищала мышь-бурозубка, сражаясь со сверчком. Старый Ярви бродил рядом с избушкой, сонно щипал траву, а Арвет морщился от белого огня, всполохи которого прорывались сквозь его серую шкуру.