Ангелина Крылова - История Филиппы

Но одно меня удивило точно. То, что Зирель, такая самоуверенная, бесстрашная и резкая, испытывала трепет перед Ником. Она буквально боялась его. Наверно, из-за того, что он может сдать ее, и она из последних сил хваталась за тонкую ниточку своего алиби, которое безжалостно сгорело.

Я благодарно взглянула на Ника, и он улыбнулся в ответ. Я почувствовала, что его руки сильнее сжали меня в объятьях, и я тоже прижалась к его груди. В этот момент мне стало необыкновенно тепло и уютно.

Я была будто отрешена от мира. Все подходили ко мне, что-то говорили с озадаченными лицами, а я ничего не слышала, не чувствовала, просто думала «как я смогла выжить?». Шок от падения с нереальной высоты не хотел отпускать меня. В то время я была похожа на ходящий труп. Лицо мертвенно белое, отсутствующий вид, оцепенение, я сама на себя не была похожа. Я очнулась от своего забвения где-то через час.

Я лежала в постели, рядом со мной на стуле сидела Вирельга, нервно постукивая ногами по полу и ломая пальцы. Как только я села, она, вскочив со своего места, начала задавать мне многочисленные вопросы. Я отвечала на них «все хорошо» или «не стоит волноваться», но Вирельга не хотела останавливаться, на нее будто нахлынуло «словоизвержение», она не замолкала ни на секунду. Все продолжала обзывать Зирель разными неприличными словами и придумывать ей различные варианты наказания. Меня немного обрадовали ее слова, более того, я даже начала смеяться, и у меня появился легкий румянец.

Анис, мама Вирельги, принесла мне горячий травяной чай, она сказала, что он поможет мне вернуться к беззаботной жизни. Действительно, когда я выпила его, мне стало легче. Она заботливо гладила меня по голове, произнося добрые слова. Анис казалась мне идеалом мамы. Нельзя сказать, что моя мама плохая, нет, я горда ею, я люблю ее больше всех на свете, знаю, что она всегда мне поможет, даст совет, но и этого бывает недостаточно.

Маленькие дети хотят, чтобы их мамы всегда были рядом, при неудачах жалели их и так же гладили по голове, говоря теплые слова. Мне этого не хватало. Все детство я была одна, мама на работе, и я очень сильно скучала по ней. Становясь взрослее, я все меньше нуждалась в ее ласках, я стала более самостоятельна и независима, но, когда ты не привык к чему-то, впоследствии получая это что-то, к тебе приходит удивительное чувство спокойствия и понимания «как я жила без этого?». И Анис только что подарила мне это чувство.

– Филиппа, дорогая, что с тобой? Чай не помог? – ласково спросила она, глядя на меня широко раскрытыми глазами.

– Нет, нет, мне намного лучше, просто я задумалась, – я оживленно замотала головой.

Вдруг с первого этажа раздался голос мистера Лару.

– Дорогая, к нам гости! Молодой человек пришел повидать нашу больную, – весело крикнул он, надрывая без того уже немного хриплый от зрелости голос.

Я заволновалась, сердце начало отстукивать дробь, у меня совсем не было времени подумать, что я скажу Нику и как буду вести себя с ним. Конечно, первым делом слова благодарности – он спас мне жизнь, и я многим обязана ему… тогда, думаю, он попросит простить ему его вранье. Но стоит ли прощать? Вот, он уже поднимается по лестнице, подходит к двери, открывает… и в этот критический момент все во мне напряглось и в секунду расслабилось. Вздох облегченья. В дверях с цветами стоял… Джереми.

Я улыбнулась. Присутствие Джереми успокоило меня и обрадовало. Его искренняя улыбка и забавная прическа действовали на меня положительно.

– Привет, Филиппа. Ты хорошо выглядишь, тебе уже лучше? – не убирая с лица милой улыбки-бабочки, говорил он.

– Да, Джереми. Волшебный чай миссис Лару помог мне, – я благодарно посмотрела на маму Вирельги.

Она улыбнулась в ответ и взяла мою пустую чашку чая.

– Ладно, ребятки, пообщайтесь. А я не буду вам мешать.

– Спасибо, миссис Лару… – поблагодарила ее я.

– Филиппа, называй меня Анис, мы же не чужие тебе.

Ее слова были приятны. Для меня очень важно знать, как ко мне относятся люди. Она считала меня своей, а это уже многое значит. Я глядела на только что закрытую Анис дверь. Передо мной проходили картинки сегодняшнего испытания, моего падения, Ника… Ника! Почему именно он спас меня? Разве учителя не должны страховать детей в случае неудачи? Вдруг кто-нибудь не справился бы с пегасом? И в случае с Зирель – если их мир настольно совершенен, то почему же люди идут против людей? Почему меня задирают, подвергают опасности? Разве защитникам не все равно, что делается с их народом? Если они защитники, почему же тогда они не защищают?! Я все больше начала склонятся к мысли, что Либерия не настолько совершенна, обычная страна, как и все другие, в ней так же есть предательство, ложь, насилие… конечно, не так обостренно, но есть. И, если в Морталу изгоняли плохих людей, то что же там? Разруха? Голод? Убийства на каждом шагу? Как там люди живут? Думаю, пришло время узнать это…

– Филиппа? – Я вздрогнула, услышав свое имя, и резко обернулась к говорящему. – У тебя что опять? – с тревогой спрашивала Вирельга.

– Нет, я просто задумалась, – успокоила я ее, но, видно, мои не совсем искренние слова на нее не подействовали.

– Что-то ты сегодня часто погружаешься в транс своих мыслей.

– Хм. Мне есть, о чем подумать, – улыбнулась я, и она более-менее успокоилась. – Скажи, Джереми, что же сделалось с Зирель?

– Защитники и старейшины решают изгнать ее из Либерии, – спокойно сказал он, но я уж точно не была спокойна, мои глаза широко раскрылись от удивления, а негодующий вопрос застрял в горле. – Так ей и…

– Как изгнать?! И куда ж она пойдет? Она же подросток! Как она выживет?! – неистовствовала я так, что теперь глаза расширились и у Вирельга, и у Джереми. Они оба смотрели на меня, как на сумасшедшую.

– Ну, это уже ее проблемы! Она ведь хотела убить тебя, значит, ей нет места в Либерии, ведь здесь живут только хорошие люди, – безразлично сказала Вирельга.

– И что ты хочешь сказать? Что она пойдет в Морталу? Да, придет такая и скажет: «Примите несчастную девушку под свой кров, либеры изгнали меня за попытку убийства». Да они ж убьют ее как шпиона! Сначала будут жестоко пытать, а затем убьют! – кричала я так, что лицо покраснело, – нет, так нельзя. Пусть посадят ее в тюрьму на несколько месяцев, поставят на учет в колонию для малолетних, назначат исправительные работы… не знаю, что-нибудь, но не изгнание. Это слишком жестоко! А что ее родители скажут?!

Они сидели будто оцепеневшие, удивленно смотрели на меня, слушая мой длинный монолог возмущения и протеста. Мне даже показалось, что они не моргали и не дышали, только, когда я договорила, они оживились и стали похожи на прежних людей, а не на статуй.