Вячеслав Бакулин - Некроманты (сборник)

За ужином тётя говорила о каких-то пустяках, расспрашивала о маме, о папе, сестрёнках, хвалила Танины успехи – но глаза оставались ужасно, ужасно грустными.

Я не задавал лишних вопросов – ни про маленькое старое кладбище буквально у нас на заднем дворе, ни про следы от двух снятых картинок; не сказал и о недомогании там, в овраге, на берегу ручья.

Не знаю, заваривала ли Стёша вечером какие-нибудь травы, но спал я, противо всему, крепко. Ничего не снилось, хотя и начитался, как говорит мама, «всяких ужастей», твёрдо решив наутро дообследовать дом, а потом взяться как следует за библиотеку. Одну книгу я там уже нашёл, но, как говаривал папа, не хватайся за первое попавшееся, осмотрись сперва как следует! То, что ты нашёл, от тебя уже не денется – ну, разумеется, если ты не на палубе тонущего пиратского брига.

Следующий день начался точно так же. Только теперь на рынок вместе со Стёшей уехала и тётя, сославшись на какие-то дела в уездном казначействе. Я остался один.

Нет, я, конечно же, не испугался. Оставался и раньше один, и даже на даче, где ночевали мы вдвоём с Танькой. Но… как-то стало неприятно. «Недобро и выжидающе глядел на меня дом многочисленными окнами», как сказал бы, наверное, Джеймс Уортон, герой «Тайной изнанки Лондона».

Ну, и я глядел на него тоже. А потом, подумав, зашёл внутрь и, сам не зная почему, отправился в правый флигель. Снаружи он был заколочен, но дверь изнутри оказалась не заперта, да и пыли не было – похоже, Стёша не забывала тут прибираться.

Наверное, когда тут жил прадедушка, комнаты во флигеле занимали многочисленные слуги, в конце концов, тогда ведь принято было держать «дворню». На первый взгляд – ничего интересного, длинный полутёмный коридор да узкие двери по обе стороны. В простенках – картины, потемневшие настолько, что толком и не разберёшь, что писал художник, то ли горы, то ли море.

Я открывал двери, заходил в комнатушки со скелетами узких кроватей, с какими-то сундуками, откинул пару крышек – пожелтевшая посуда, бесчисленные салопы и юбки, стоптанные башмаки, которым давно место на свалке. Я разочарованно вздохнул – нет тут ничего интересного. И чего меня сюда понесло?

«Всё, последняя комната», – подумал я. Толкнул незапертую, как и все остальные, дверь, вошёл… Ничего особенного. Пара сундуков на полу, и всё. Сквозь заколоченные снаружи окна скупо пробивается свет, пылинки плавают в золотистых лучах…

Я откинул крышку сундука – лениво, уже ни на что не надеясь, но, как и положено в романах, «тут-то меня и ждал сюрприз».

Куклы. Нарядные куклы с фарфоровыми головами, в ярких платьях с кружевами и оборочками – у Тани их осталось немало, потому что она рыдала и скандалила, но так и не отдала свои игрушки «на смерть», как она выразилась, Люсе и Масе. И сейчас, хоть она и тремя годами старше меня, я нет-нет, а замечал, как Танька, воровато оглянувшись, украдкой достаёт из шкапа Дульсинею, любимую куклу, сажает себе на колени и принимается шёпотом ей что-то втолковывать.

В общем, в куклах я волей-неволей разбирался. «Как-никак, единственный мужчина во всём младшем поколении», – говаривал папа. И те, что передо мной – были очень хорошими, дорогими куклами. И… не столь уж старыми. Во всяком случае, они очень походили на Танины, а мама не раз уверяла, что, мол, в её собственном детстве подобной красоты не водилось и они с няней шили тряпичных звериков.

В сундуке нашёлся и целый кукольный дом, да такой, что, мне кажется, та же Танюха даже сейчас отдала бы за него правую руку. Разборный, он, на первый взгляд, был высотой, наверное, с папу. И всё для него имелось – игрушечные мебель и посуда, занавески, ковры, умывальники, лампы – что угодно для души.

И… с ним играли. Царапинка здесь, трещинка там – играли аккуратно, бережно, но играли.

Кто?

Крышку второго сундука я открывал уже с некоторой робостью. Отчего-то смотреть в синие глаза куклам было страшновато.

И не удивился, обнаружив второй сундук заполненным уже мальчиковыми игрушками.

Чего тут только не было – тут было всё. Солдатики: стрелки, рыцари, пехотинцы, всадники, казаки, кирасиры, арбалетчики – вперемешку. Большинство – раскрашенные, но иные – нет, а трёх пикинёров-ландскнехтов я нашёл начатыми и незаконченными.

Нашлись тут деревянный меч и деревянный же щит, слегка потрёпанные, потёртые – они не валялись в чуланах, ими бились. Модели кораблей – наши броненосцы, я видел такие в витринах. Папа, помнится, говорил, что они в ходу уже не один год, хотя сам он мальчишкой их не застал.

И – в углу – плюшевый медведь, потёртый, но с весёлыми глазами-пуговицами и чёрным носом.

Игрушки для девочки в одном сундуке и игрушки для мальчишки в другом…

И два овала от снятых картинок у меня на стене.

Не требовалось быть Эркюлем Пуаро, чтобы догадаться, что тут к чему.

Вот и прошёлся по заброшенному флигелю, называется!

Солдатики так и манили вытащить из тесного и тёмного сундука, выстроить в ряды, со знамёнами и барабанщиками, пустить вперёд офицеров с саблями и револьверами – и в атаку, прямо на турецкие редуты у Баязета!

И я уже почти стал их вытаскивать. Почти.

Потому что в спину мне вдруг осуждающе посмотрели синие глаза куклы, что я достал первой, достал – да там и оставил сидеть на откинутой крышке девчоночьего сундука.

Кукла была с косой, с румяными щеками, в лазоревом платье с серебром – красивая кукла. И она смотрела на меня строго, словно живая.

– Ладно-ладно, – вдруг виновато сказал я вслух. – Не сердись, а? Не буду ничего трогать. Сейчас всё уберу…

И я убрал. Аккуратно, словно Гусиные Лапки должен был самолично проверить тут всё, как частенько он проверял у нас ранцы. Синеглазую куклу я положил последней.

Мне показалось – она смотрит на меня с одобрением. И – с каким-то странным нетерпением; но это всё были, конечно же, одни лишь мои фантазии.

Что-то подсказывало мне, что делиться с тётей известиями об этой моей находке никак не стоит.

«Происшедшее так взволновало меня, что я не спал всю ночь, прижимая к себе свой верный мушкет».

Я закрыл книгу. Глаза болели, в них как песка насыпали. На дворе стояла глухая ночь, а сна не было, как говорит нянюшка, ни в одном глазу. Эх, где мой верный мушкет?

За дверьми, через коридор, похрапывал Иван; за стенкой ворочалась Стёша, а я сидел в кровати, натянув одеяло до подбородка, и не отрываясь глядел на фитилёк керосиновой лампы.

Здесь когда-то жили дети. Мальчик и девочка. Едва ли тётя вот так вот, ни с того ни с сего, поставила в собственном флигеле сундуки с чужими игрушками. Два овала на обоях – тут висели их портреты. Их сняли, совсем недавно – не хотели, чтобы я видел, и убрали их вещи.

Но почему? Что тут плохого?