Галина Манукян - Ученица чародея

Я поскользнулась на покрытой росой траве и приземлилась возле каких-то кустов, всхлипывая и не зная, куда себя деть. Я проклята! Я ослепила того, в кого влюбилась. Поцелуем! Я – само исчадие ада! В висках застучало. Может, лучше сразу в пропасть?

До моих ушей донесся назидательный голос мадам Тэйра:

– А не лез бы девочку портить. Решил, что раз-два, она даром с тобой поделится? И папашу за пояс заткнешь? Она, дурочка, и поделилась бы… Да не в коня корм! Тебе ее дар, что ослу коньяк.

Я замерла, мучительно ожидая громких возражений. Но Этьен промолчал. Мое горло сжалось.

– Терпи, Тити, пройдет со временем. Не навсегда это, – буркнула бабка. – Спать ложись, все равно звездами теперь не полюбуешься. А я пойду Абели искать. Чую, глупостей наделает.

Этьен молчал. Молчал – потому что ответить ему было нечего. Во мне все всколыхнулось от возмущения. Я вытерла тыльной стороной руки слезы. Получается, никому-никому на свете нельзя доверять? Даже тому, кто отчаянно тебя защищал? Что же выходит – он делал это ради выгоды? Тоже хотел меня использовать? Какое ничтожество! Значит, поделом ему. И мне урок – ни за что больше не влюбляться! Буду думать только о себе, как советовала Моник.

Я решительно встала с влажной кочки и пошла обратно – незачем по кустам прятаться. Сами убегайте! Я – злая колдунья! Теперь и лекаря поцелую, и короля! Пусть сгорят ко всем чертям!

Мне навстречу семенила прабабка. За ее спиной я увидела, как Этьен опустился на землю там, где стоял, и, ссутулившись, оперся на шпагу, торчащую из земли. Я уже хотела крикнуть в его сторону что-нибудь грубое, как вдруг порыв ветра донес до меня его шепот:

– Вот и влюбляйся в ведьм, кретин…

Солнце едва проснулось, тронув нежно-сиреневой дымкой снежные вершины, озарив всеми оттенками розового далекий Монблан, а наша странная процессия уже пустилась в путь. Впереди тяжелой поступью шагали головорезы мадам, выбирая дорогу. За ними тряслась я на трофейной лошади бок о бок с придремывающей на козле прабабкой. Следом ехал погруженный в невеселые раздумья Огюстен, ему тоже достался конь убитого гвардейца. Позади Малыш Кристоф вел под уздцы гнедого, на котором сидел Этьен с повязкой на пол-лица – даже легкий утренний свет заставлял его кривиться от боли. Годфруа-младший напряженно держался за поводья и прислушивался к топоту копыт. Ему явно было не по себе. Замыкающим группу помощникам, тоже ехавшим верхом, было велено присматривать за слепым, чтобы не упал.

Я то и дело оглядывалась на Этьена. Меня одолевали смешанные чувства: редкие всплески обиды, переходящие в жгучую вину, нежность и волнение за него. Прошлой ночью я так и не решилась подойти – сидела и смотрела на него, внезапно ослепшего, злого и растерянного, пока он не заснул. Сердце сжималось. Хотелось дотронуться, что-то сказать, успокоить, но я не находила слов.

Еще сильнее хотелось снова ощутить ту белую эйфорию и звезды внутри, но, похоже, о них придется забыть. Меня мучил вопрос: что же станет с мужчиной, если он разделит со мной ложе, если от простого поцелуя случаются такие кошмары? Его разорвет, как от пушечного ядра?

Мадам Тэйра сказала, что избранник должен быть готов, а где найти такого? Как подготовить? Сразу нырнуть поглубже в речку, чтобы не вспыхнул, как факел? Попросить перед брачной ночью написать завещание? Или отправиться по всему свету искать такое же чудовище, как я? А что, если не хочется чудовище, если меня отчаянно влечет к сумасшедшему Этьену? Впрочем, его ко мне, очевидно, больше не тянет. Утром едва услышал мой голос, вздрогнул. Огюстен тоже вежливо поздоровался, но бочком-бочком отошел и взобрался на коня.

Меня можно было поздравить: количество парней, считающих меня монстром, увеличилось. Попрошу аплодисменты!

– Эх, – крякнула рядом мадам Тэйра, – все переживаешь? Лица на тебе нет. Лучше на горы посмотри, красота какая!

– Лица, скорее, у Этьена нет, – вздохнула я, но все-таки подняла глаза.

По обе стороны от каменистой дорожки росли грандиозные сочно-зеленые ели. На концах их темных лап распушились молодые побеги, будто малыши на руках у родителей. Пахло хвоей и разнотравьем. Впереди высились причудливые иссиня-серые скалы. Подальше виднелась словно нарисованная художником солнечная долина с волнистыми холмами пастбищ и крошечными коричневыми коровками. Но меня весь это пейзаж ничуть не тронул. Я только встревожилась, заметив, что скоро придется спускаться по крутому склону. Как же с ним справится Этьен? Я обернулась. Он, похоже, немного приспособился и сидел увереннее, отчего-то поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, словно рассматривал что-то. Да разве это возможно с повязкой на глазах?

– Хватит думать об этом порченом. Не пара он тебе! – недовольно буркнула мадам Тэйра.

– Почему вы все время называете Этьена порченым? – поинтересовалась я тихонько. – Разве он виноват, что родился сыном чернокнижника?

– Кабы только родился… – проворчала старуха. – Ирод этот, папаша его, мальчишку темным силам отдал.

– Как это? – ужаснулась я.

– В посланника превратил. Чтобы с демонами общаться.

Я сглотнула, пораженная:

– Лекарь отправлял его в преисподнюю?

– Ой, что за глупости! – замахала руками мадам Тэйра. – Куда все проще. Дети в определенном возрасте, особливо мальчики – те, что потоньше, почувствительнее, с миром духов проще сообщаются, чем взрослые. Многие так же, как ты, цветные облака над людьми замечают, но с возрастом забывают.

– А что же с Этьеном?

– Подлец Годфруа как вернулся от китайских колдунов, на сыне полученные знания испытывать стал. Будто не знал, что опасно. Усыплял Тити, а потом призывал духов и демонов. Самому колдуну не услышать было, что посланники из тех миров говорят, вот он и пользовался мальчишкой, словно переводчиком. Только душа того, кто речи демонов передает, чернеет при этом. Гляди, – мадам Тэйра подсунула мне маленькое круглое стеклышко.

Я посмотрела в него:

– Стекло как стекло.

Она протянула другое, закопченное:

– А теперь гляди.

Мир вокруг меня погрузился в вечерние сумерки, лицо прабабки потемнело, словно была она из страны мавров.

– Ой.

– Вот Тити все так и видит. Как сквозь черное стекло.

– И меня? Он видит во мне мавританку? – ахнула я.

– Да не в том смысле, – фыркнула старуха. – Видит он твою беленькую кожу и голубые глаза. Тити ни добра, ни света в нашем мире не видит, все ему плохим, темным кажется. Считай, болезнь такая.

У меня защемило сердце.

– А излечить его можно?

– Не знаю. Не встречала такого. А живу долго. Так что говорю тебе: забудь про порченого. У тебя другие дела в жизни будут. Поважнее.