Антонино Пома - Последняя атака итальянской кавалерии

23 октября полк вернулся в Карловац.

В начале ноября, оставив Карловац, полк по железной дороге был передислоцирован в Спалато.

Так, спустя примерно 19 месяцев, полк покинул Хорватию, чужую и враждебную страну, в которой погибли его лучшие сыны, упокоившиеся сном славы.

Командующий XI армейским корпусом генерал Марио Роботти направил в подчиненные ему части приветственное письмо, в котором так говорил о бойцах 14-го кавполка:

« В битве за Полой они с героической доблестью возродили славные боевые традиции кавалерии прошлого. Я взволнованно и благоговейно склоняюсь перед павшими героями, вознесшимися на небо, послужившими примером своим товарищам по оружию на пути чести ».

Полковник Аймоне-Кат в ответ написал:

« Даже сознавая, что я выполнил свой долг, я чувствую в своем сердце, и всегда буду чувствовать, до конца моих дней, бесконечную печаль и скорбь за потерю стольких моих солдат. Впервые за всю мою службу я не забрал моих погибших солдат с поля боя и не похоронил их с честью ».

Он всегда очень гордился тем, что он итальянский офицер, и что он удостоен чести служить в кавалерии.

Однако он отказался от Медали за воинскую доблесть, к которой был представлен, заявив, что « его храбрость была не больше храбрости самого младшего кавалериста, который с оружием в руках отважно бросился на врага, навстречу почти неминуемой смерти ».

С чистой совестью можно сказать, что солдаты и офицеры полка «Кавальеджери Алессандрия» в том бою пожертвовали всем и не просили в награду ничего. Они вошли в историю как когорта людей чести, как символ побуждения к величию и порицания трусости.

Лейтенант Серджио Пирнетти, 3-й батальон, 73-й пехотный полк, дивизия «Ломбардия» :

Я служил в звании младшего лейтенанта, потом лейтенанта, в 9-й роте 3-го батальона 73-го пехотного полка дивизии «Ломбардия» («синие галстуки») с 1940 до 8 сентября 1943, то есть весь период войны в Югославии.

Война, которую мы вели там, не удостоилась такой славы, как великие сражения в Африке, России и Греции, но от этого она не была менее тяжелой, изнурительной и жестокой.

В этой партизанской войне наши войска были вынуждены вести непрерывную изнурительную борьбу против изменчивого, вездесущего врага, умевшего скрываться, подобно хамелеону – врага во всех смыслах жестокого.

Я мог бы рассказать о сотнях и сотнях эпизодов той войны, свидетелем или участником которых я был. Со временем память о них постепенно будто блекнет, выцветает.

Попытаюсь вспомнить один из них, возможно, менее личный, потому что в нем участвовало несколько других воинских частей, но несомненно, один из самых драматичных.

Несколько недель мы участвовали в зачистке, когда однажды вечером, после дня, полного постоянных перестрелок с неуловимыми славянскими партизанами, когда мы позволили себе роскошь горячего ужина, прибыл усталый мотоциклист с просьбой о помощи от наших частей, окруженных крупными силами врага.

Пожертвовав столь желанным горячим ужином, мы направились в ночную тьму, даже не зная, куда нас ведут.

После нескольких часов пути по лесу и через поле папоротников выше человеческого роста, мы вдруг оказались посреди боя.

Это был огонь винтовок и автоматического оружия (много), раздававшийся справа и слева от нас полукругом.

Стрельба была адская, весь горизонт вокруг словно горел от нее.

Мы столпились на поляне, не зная, где находятся наши товарищи, которым нужно помочь.

Я приказал солдатам сохранять спокойствие и тишину, и ждать дальнейших приказов.

Кто-то сошел с ума и начал стрелять: в кого? Что если это наши? Пришлось стукнуть кое-кого по спине, чтобы призвать к спокойствию.

Прекрасное утреннее солнце осветило обширную холмистую местность, окруженную густым лесом, словно альпийское озеро.

Сразу же прилетела трагическая новость: в долине Ясены наш кавалерийский полк и батальон чернорубашечников во время марша по долине попали в засаду титовцев с противоположных сторон леса и были почти полностью уничтожены.

До вечера того дня (то есть дня после боя) несколько кавалеристов прибыли к тому месту, где стоял наш батальон.

В октябре 1942 наш батальон был переведен в Перьясицу, где кавалерийская часть (думаю, полк, но не помню какой) попала в засаду партизан и понесла большие потери.

После нескольких небольших перестрелок мы при поддержке других частей перешли в наступление, но от партизан, которые в предыдущие дни наносили нам заметные потери, не осталось и тени!

Вдруг на дороге раздался шум мотоцикла: связной мотоциклист доставил новый приказ.

Майор Фиорентини берет приказ и говорит: « Нужно выступать немедленно. Наша кавалерия попала в засаду в шести километрах отсюда, им нужна наша помощь ».

Ночью, теперь уже поздней, убираем палатки, снова грузим мулов, и, стараясь соблюдать тишину, наши части выходят в путь: новая цель – Перьясица.

Моя рота движется в авангарде. Два взвода я направил на фланги, третий оставил в центре.

Все идут в полной тишине; только шелест шагов и топот копыт мулов.

Но вдалеке слышен непрерывный треск очередей автоматического оружия. Проходит час, и этот треск затихает.

Майор рассказывает нам о случившемся:

« Наша кавалерия вступила в боевой контакт с противником и преследовала его до вечера. Когда начало темнеть, кавалеристы попытались вернуться в Перьясицу, но оказалось, что они окружены. Они атаковали противника, но титовцы хорошо закрепились среди скал и деревьев; это была не сплошная линия обороны, которую можно прорвать; партизаны появляются и исчезают, стреляют очередями и сразу скрываются. Отступление продолжалось несколько километров. Только благодаря танкам наша колонна смогла добраться до Перьясицы, но с большими потерями. Похоже, убитых больше сотни. Пока ничего не поделаешь », заключает майор.

Оборонительный периметр уже на месте; 11-я рота нашего полка усилит его с другой стороны. Солдаты отдыхают в ожидании дня.

Медики уже работают. Работы у них много.

Я тоже ложусь и медленно проваливаюсь в сон.

Из этого оцепенения меня вырывает адская стрельба: очереди автоматического оружия грохочут с безумной яростью.

Небо бледнеет; все вокруг возвращается в реальность. Мы оказываемся на пологом лугу в окружении леса. Чуть выше несколько домов, которые еще стоят, другие уже сожжены, повсюду валяются трупы лошадей: огромные остекленевшие глаза, которые, кажется, неотрывно смотрят на нас, и раздувшиеся животы, готовые лопнуть.