Александр Шумилин - Ванька-ротный

— Кто понесёт? Нельзя бросать человека в горящем городе!

Солдаты стояли, смотрели на пьяного и упорно молчали. Я понимал. Каждый из них до предела устал. Никто не знал, сколько осталось шагать по городу. Нести на себе пьяного никто не хотел. Я не стал настаивать и принуждать их к этому. Каждый был на ногах уже больше суток. Они двигали ногами по мостовой, словно переставляли чугунные чушки. Ноги у всех отекли, коленки не гнулись. А тут ещё на себе нести такой груз.

Я ещё раз обвёл всех солдат вопросительным взглядом, увидел их понурые, осунувшиеся и почерневшие лица, отошёл на середину мостовой и решительно сказал: «Пошли!»

Солдаты облегченно вздохнули и сразу заторопились. Только что они перед ним стояли с обнажёнными головами, а теперь живой он стал им в тягость, и не нужен.

Освещённые всполохами пожара дома и заборы снова поплыли назад. Отблески пламени и вспышки пожара иногда прорывались сквозь черные тучи дыма.

Через некоторое время под забором мы увидели ещё одного упившегося солдата. Этот удобно лежал на мягкой траве и храпел, как говорят, на всю «Ивановскую». Будить и толкать его солдаты не стали.

На углу тёмного переулка лежали ещё двое мертвецки пьяных солдат. Один устроился на крыльце, а другой, как бы чином пониже, валялся на земле в ногах у верхнего.

Хорошо, что мы не понесли на себе того, первого! Тут нужен целый обоз, чтобы собрать всех пьяных и вывести из города! Ничего! Подберётся огонь, клюнет им жареный петух в задницу, сразу отрезвеют и вскочат на ноги!

— Мы идём по верному следу! — говорит мне старшина.

И действительно, завернув за угол мы подошли к раскрытым железный воротам. На полукруглой вывеске из металлической сетки, обрамленной литыми завитушками и вензелями, красовалась рельефная надпись: «Ржевский спирто-водочный завод». А ниже под ней и гораздо мельче и тоже литыми буквами было указано, что основан в 1901 году.

Солдаты задрали носы, из-под касок не очень видно, и стали читать надпись на вывеске. Я приказал стоять всем на месте и к открытым воротам не подходить.

— Читайте издалека! Котелки не отвязывать!

— У меня плохое зрение, товарищ лейтенант! — пробасил верзила солдат хриплым голосом.

Я отстегнул кобур, вынул наган, перебросил его в руке, как это делают в кино на экране, и погрозил стволом в его сторону.

— Ты у меня сразу прозреешь! Отойти всем к забору, с тротуара никому не сходить!

Солдаты послушно и нехотя попятились все к забору.

— Еле ноги волокут! А туда же! Учуяли спиртное и губы развесили! На спиртное, видать, у вас губа не дура! Только сделай кто шаг вперёд, уложу на месте! Я не шучу! Это всем понятно? Вам видно мало четверых, которые валяются на улице? В разведку пойдёт старшина. Разрешаю ему взять с собой одного солдата! А вы стойте на месте, смотрите на вывеску и нюхайте издалека! И не курить никому! А то от одной спички на воздух взлетите!

Старшина позвал с собой солдата Захаркина. Старшина и солдат, которому теперь было оказано особое доверие, скрылись в проходе железных ворот.

Я понял сразу, что солдатам нужно выдать определенную порцию водки. Пусть немного оттает солдатская душа, и отойдут одеревеневшие ноги. Грамм по сто пятьдесят, не больше, прикажу старшине выдать каждому. И без всякой личной инициативы с их стороны, когда придём на место ночевки.

Наш командир роты старший лейтенант Архипов, которого теперь не было с нами, осудил бы меня. Я дал старшине по сути дела молчаливое согласие. «Додуматься надо! — сказал бы мне старший лейтенант. — Взял и разрешил старшине отправиться за спиртом!».

— Но попробуй, не разреши, удержи их насильно, — говорил мне внутренний голос. — Они ночью, когда все уснут, потихоньку уйдут и напьются, как следует. Накачаются до потери сознания, потом их бегай, ищи, собирай. Трудно знать наперёд, что это за народ и на что они способны?

Больше месяца вместе и ни одного из них как следует, не знаю. Приглядываться — приглядываюсь. Но и жду от любого какой-нибудь выходки. Кто из них надежный? А кто всю жизнь разгильдяй? Возраст тут не причем. Все зависит от привычек и характера человека. Пусть лучше идут за ведром со спиртом, как телок за ведром с пойлом.

А на счёт выпивки, они однажды себя уже проявили. В эшелоне, когда ехали на фронт, поезд стоял в Москве на станции в Лихоборах, сумели они тогда незаметно от всех пронести в вагон бутылки спиртного. «Выпей, лейтенант!» — просили они. «Мы для тебя расстарались, красного церковного кагора достали,» — вспомнил я их елейные голоса.

А что собственно с тех пор изменилось? Что, они стали лучше? Почему я сегодня не пресёк старшину? И всё же, лучше им выдать по норме, чем с ними бороться и держать их в узде. Придут на место ночевки, проглотят положенную порцию и сразу уснут. Утром проснутся, а спирта уже нет. Часовых на ночь ставить не буду. Ставь не ставь, всё равно все заснут!

Вскоре из темноты ворот показался старшина, а сзади шёл Захаркин. Он нес в руке ведро, наполненное спиртом. Солдаты, стоявшие у забора, сразу оживились. Куда девалась усталость, они разогнули спины и заулыбались. Рты у них при этом растянулись до самых ушей. Пошли шуточки, прибауточки, и разные непристойные словечки.

— Направляющие! Взять интервал! Шагом марш! — подал я команду, и мы тронулись с места.

Я шёл за дозором, старшина Сенин рядом, а Захаркин с ведром в трех шагах сзади. И когда оживление и солдатские шуточки перешли в общий порыв, я обернулся и сказал:

— К ведру не подходить на пять шагов! Кто не хочет остаться без водки пусть держит дистанцию! Это мой приказ! И шуточки в сторону!

— Товарищ лейтенант! Разрешите ведро понюхать? А то может старшина, для хохмы туда простой воды налил. А мы идём, как дураки и дистанцию держим.

— Захаркин! — сказал я солдату. — Тебе жизнь дорога? Отвечаешь головой, если кто из солдат подойдёт к тебе хоть на полметра ближе! Приказываю применить оружие! Стрелять в упор без предупреждения.

— Они у меня к ведру не сунуться!

Захаркин поставил ведро на мостовую, скинул с плеча свою винтовку, перебрал рукой затвор, вогнал патрон в казенную часть, и взвёл предохранитель. И все солдаты сразу поняли, что с Захаркиным шуточки плохи. Захаркин — тот самый солдат, над которым смеялись, что он по дороге потерял свою ложку. Теперь во взводе, считай, он был третье лицо. После лейтенанта и старшины, он с ведром был на самом видном месте.

Вот так потеря ничего не стоящей ложки обернулась для него вдруг всеобщим вниманием. Сержанту, командиру орудия, не доверили нести ведро, а ему, вечно бывшему у всех на побегушках, оказали такое доверие и особую честь.

Мы вернулись по переулку назад, и вышли на главную улицу. Впереди пошёл дозор, метрах в двадцати Захаркин с ведром, потом я и старшина Сенин, а за нами чуть сзади — остальные солдаты.