Александр Шумилин - Ванька-ротный

Я иду по середине улицы и смотрю по сторонам. Нам нужно выбрать подходящий дом для ночлега. Вот такой двухэтажный, думаю я, нам подойдёт, если попадется дальше, то мы зайдём и переночуем. Чувствуется окраина города, но конца улицы ещё не видно.

Мимо проплыли закрытые ставни, глухой дощатый забор и железная крыша. И вдруг в следующем доме через щель двустворчатой ставни мелькнул огонёк. Я видел довольно ясно, как мелькнул он и погас. Я сразу остановился.

— Может, мне показалось, — подумал я.

— Вы что лейтенант? Ногу подвихнули? — спросил меня, обернувшись назад, старшина.

— Нет, Сенин! В окне огонь мелькнул. Я ясно видел его вот в этой закрытой раме. Видишь старшина, в доме темно, окна закрыты, ни голосов, ни детского плача, никакого движения, ни шороха. Кто-то через щель смотрел изнутри, увидели нас, задули огонь, или задернули штору. Услышали наши шаги по мостовой и решили посмотреть, кто там идёт, наши или немцы. Если в этом доме есть живые люди, нам нужно туда зайти и узнать, куда ведёт эта дорога.

— Сейчас все сделаем, товарищ лейтенант!

Старшина подозвал к себе четырех солдат и сказал им:

— Пойдёте со мной! Нужно этот дом проверить!

Я сделал три шага назад и стал внимательно смотреть на ставню. Я хотел разыскать ту самую щель, из которой блеснул огонёк, но его больше не было видно.

Старшина подошёл к калитке, подёргал за ручку, калитка была заперта. Ворота тоже были закрыты изнутри на засов. Старшина отцепил от пояса свой тесак, подсунул лезвие ножа под щеколду и потянул калитку на себя. Железная щеколда подалась вверх, нехитрый запор звонко щёлкнул и глухая калитка открылась.

Старшина показал солдатам на запертые ворота, велел им снять поперечный брус и раскрыть ворота пошире.

— Прошу, товарищ лейтенант, дорога открыта!

Обернувшись к солдатам, которые остались стоять на мостовой, я показал им молча рукой на окна и добавил:

— Смотреть в оба и быть начеку!

А сам вместе с четырьмя солдатами и старшиной вошёл во внутренний двор дома. Двор небольшой, кругом обнесен глухим высоким забором. Прямо сарай, справа забор, слева крыльцо в одну ступеньку. Перед нами стена четырехстенного рубленого дома. Окон, выходящих во двор, дом не имеет. Старшина ступил ногой на крыльцо, потянул за ручку двери. Дверь была заперта изнутри на запор. Старшина размашисто и громко постучал кулаком по двери, но на стук никто не ответил.

Нам в голову не пришло, что в доме могли засесть и притаиться немцы. Мы действовали открыто, ничего не опасаясь, как у себя дома. Старшина повернулся к двери спиной и каблуком сапога ударил несколько раз со всей силой. И на этот раз, на грохот сапогом, никто не ответил. Старшина ударил ещё несколько раз. Но внутри и вокруг по-прежнему было мертво и тихо.

— Возможно, я ошибся? — сказал я старшине.

Но он, как борзая на гоне, ничего не хотел больше слышать.

— Поднести квадратный брус от ворот! — не отвечая мне, приказал он солдатам. — Чего зря время терять! Раз сами не открывают, снесём дверь вместе с петлями и запорами! Они сейчас у нас «попляшут»!

Солдаты подхватили на руках тяжёлое бревно и подали его конец старшине. По команде старшины брус раскачали и ударили в дверь. Первый удар был неудачный. Петли и запоры остались на месте.

— Ну-ка, подали маленько сюда, в сторону! Ударим вот здесь! Ну, дружно взяли! Раз, два, раскачали… Приготовились! По моей команде… Пошёл!

Второй удар пришёлся в расчётное место. Дверь под ударом хрякнула и с грохотом отворилась. Доски, щепки, гвозди, и сломанный запор — всё посыпалось на пол.

— Ну, вот и всё! Полный порядок! — сказал старшина, подавая бревно назад на руки солдатам.

Я стоял перед открытой дверью. Впереди был узкий и темный коридор. Дверь во внутреннюю часть дома была с левой стороны. Между дверью и притолокой видна была узкая цель света. Эта дверь была, кажется, не заперта. А может, хозяева дома предусмотрительно откинули внутренний крюк, полагая, что и эту дверь могут высадить вместе с запорами.

Старшина легонько потянул её на себя. Дверь жалобно пискнула и немного открылась. Двое солдат по указанию старшины быстро встали по обе стороны двери, вскинув винтовки.

Старшина ещё раз потянул за ручку двери, и она тоненьким голоском снова запела. Мы стояли в темном коридоре и смотрели в полуоткрытую дверь. Из темноты коридора, за порогом, была видна освещённая внутренняя часть дома.

Мы никак не ожидали увидеть перед собой зажженные свечи и горящие лампады. Снаружи, со стороны улицы и со двора, это был обыкновенный бревенчатый серый дом, больше похожий на деревенскую избу. А заглянув во внутрь, в освещенные мерцающим огнём покои, мы увидели что-то похожее на алтарь, на божий храм, на святую обитель.

Посередине комнаты стоял длинный стол. На столе лежали расшитые полотенца, на них — караваи хлеба, солонки с белой солью, и церковные просвирки. Не было только на столе церковного кагора, которым когда-то в эшелоне хотели угостить меня мои солдаты. Здесь на столе стояли начищенные до блеска тяжелые бронзовые подсвечники. Они были утыканы тонкими, как гвозди, восковыми свечами. Свечи горели ярким и жёлтым огнём. На ум сразу пришла когда-то знакомая песенка:

Пламя с нескольких свечей слетело, его сорвало воздухом, когда открылась дверь. Теперь они дымили и пускали неприятную вонь. Запах от них был, как от сгоревших отбросов. Мы вошли в дом со свежего воздуха и теперь нам из комнаты в лицо ударил спертый запах человеческих тел. Пахло потом, маслом горевших лампад и церковным ладаном.

Низкая избёнка, где рукой можно достать до потолка, это вам не купол и не своды церковного собора.

— Кругом война, а тут божья благодать! — сказал старшина переступая порог избушки.

В первый момент мы были ошеломлены и даже опешили. Но, оглядевшись и придя быстро в себя, мы смело шагнули вперёд, согнувшись под низкой притолокой двери. Повсюду на стенах и в красном углу висели иконы и на нас с них смотрели святые спокойные лики. Куда не отодвинься, не отойди, взгляд святого повернут всё время к тебе, глаза сосредоточенно смотрят в твою сторону.

— Центральная перспектива, — подумал я.

Когда-то нам в кружке рисования рассказывали об этом. Перед каждой иконой горящая лампада. Отблеск её пламени тихо колеблется в прозрачном сосуде, наполненным маслом. Большая, красного стекла, в серебряной оправе, лампада горит перед большой иконой в углу. Она подвешена к потолку на трёх ажурных, расходящихся вниз, медных цепях. У окон, вдоль передней стены, стояла широкая деревянная лавка.