Владимир Беляев - Я обвиняю!

…Возвращаясь несколько назад, хотелось бы сказать, что ещё до того, как Илларий Лукашевич впервые посетил Галана, его брат Александр по поручению ОУН тщательно изучал жизнь протопресвитера Гавриила Костельника.

Этот пожилой священнослужитель, уроженец Югославии, местности Бачва, где проживают и поныне так называемые «бачванские русины», отличался политической дальновидностью. Костельник одновременно был и поэтом-философом, написал грамматику для бачванских украинцев. Костельник нашёл в себе силы решительно порвать с заблуждениями и ошибками прошлого, сумел понять всё то главное, ценное, что принесла на землю Западной Украины Советская власть. Естественно, в стане священнослужителей, ориентирующихся на Ватикан, Костельник был белой вороной. Мне приходилось неоднократно беседовать с Гавриилом Костельником, и я поражался его эрудиции, широкой образованности и подчас забывал, что передо мной сидит служитель церкви.

Именно широкая образованность, понимание многих политических преобразований, которые происходили у него на глазах, помогли Гавриилу Костельнику осознать, в какой анахронизм превратилась греко-католическая церковь, подчинённая Ватикану, после воссоединения всех украинских земель в единой советской Украинской республике. Костельник возглавил инициативную группу по созыву собора греко-католической церкви. Собор состоялся во Львове в марте 1946 года, и на нём было принято историческое решение о ликвидации Брестской унии, разрыве с Ватиканом и возвращении «в веру отцов», то есть в православную церковь. Эти решения вызывают истерический вопль в Ватикане, у которого отнят огромный плацдарм для религиозного проникновения на Восток и огромные доходы от униатской паствы. Отныне Гавриил Костельник становится ненавистной фигурой для Ватикана.

Из Мюнхена поступает указание ликвидировать «отступника» Гавриила Костельника. Забыто то, что некогда сам Костельник был близок к национализму, придумывал всякие «чудеса», чтобы спасти престиж униатской церкви и её митрополита Шептицкого, о чём, кстати сказать, не раз писал и Ярослав Галан. Отныне для украинского национализма и греко-католической церкви Костельник враг номер один.

И когда Роман Щепанский поручил Александру Лукашевичу выслеживать Гавриила Костельника, выбор этот был сделан не случайно. Щепанский, посещавший лично и неоднократно приход священника Дениса Лукашевича, получавший от него для подполья церковные деньги, собранные от прихожан «на святые цели», знал, как ненавидит вся семья Лукашевичей Костельника. Александр Лукашевич изучает все маршруты Костельника, бывает на богослужениях в церкви Преображения, настоятелем которого был протопресвитер, идёт за ним по пятам, когда этот седовласый человек возвращается к себе на квартиру, расположенную неподалёку. Брат Илларий вычерчивает план Преображенской церкви, соседних с нею переулочков, подходов к дому Костельника и передаёт всё это Роману Щепанскому.

Щепанский подбирает кандидата в террористы.

Он знает, что в селе Мшана Городокского района на Львовщине живёт униатский священник Николай Хмелевский, бывший коллега Костельника. Вместе они долгие годы заседали в ординатории митрополита Шептицкого. Но в 1945 году Хмелевский установил тесные связи с оуновским подпольем, и, когда Гавриил Костельник предложил ему перейти в православие, Хмелевский наотрез отказался и заявил:

— Посоветовал бы вам, отче, не забывать, что всевышний карает отступников. Велика сила и власть его!

Хмелевский не сказал при этом, что его приход часто посещают по ночам вожаки националистических банд. Он исповедовал, причащал, венчал их, отпускал грехи, даже помогал составлять листовки. Среди его «гостей» был и Щепанский. Вместе с Хмелевским Щепанский и другие вожаки националистов, получив сведения от Лукашевичей, подобрали террориста, которому поручили убить Костельника. Им оказался бандит Василь Панькив, по кличке Яремко. Он уже прошёл хорошую «школу» предательства, служа во время оккупации в Рогатинском районном отделении так называемого «Украинского центрального комитета». Когда пришла Красная Армия, Яремко — Панькив убежал в лес, прятался в бандитских схронах и был секретарём руководителя львовского краевого «провода» (руководства) ОУН.

…В один из солнечных осенних дней 1948 года Гавриил Костельник, закончив службу в Преображенской церкви, медленно шагал со старостой по направлению к своему дому. За ними в толпе прихожан, крадучись, шёл в серой кепке, телогрейке и сапогах Василь Панькив. Глаза его блестели: он уже успел заправиться водкой. Приблизившись к Гавриилу Костельнику, Панькив выхватил парабеллум и два раза выстрелил в затылок благочинному. Обливаясь кровью, Костельник рухнул на плиты тротуара.

— Спасите, люди! Святого отца убили! — истерически закричала какая-то богомолка.

Тем временем убийца бросился бежать. Вдогонку за ним бросились преследователи. Окружённый ими на площади 700-летия Львова, убийца оглянулся, грубо выругался и выстрелил себе в висок из пистолета. Когда он упал на мостовую, из-за пазухи у него выпала на чёрном шнурке иконка святой девы Марии.

Оуновцы распускали самые различные слухи о том, кто «покарал отступника», вплоть до того, что «убил Костельника его собственный сын». Клерикалы охотно распускали и другой лживый слух, что якобы верующие пробрались ночью на Лычаковское кладбище, разрыли могилу протопресвитера, отрезали ему голову и доставили её в Ватикан на суд папы римского Пия XII…

Церковь продолжала воевать и с мёртвым Костель-ником, силясь всячески опорочить его деятельность, точно так же как спустя год начнёт она воевать и с мёртвым писателем Ярославом Галаном…

В ту осень, когда был убит Гавриил Костельник, мы вместе с Галаном отдыхали в Доме творчества в Коктебеле и жили в одной маленькой комнатке корпуса, называемого «корабль».

Я получил письмо из Львова от знакомого с подробным описанием убийства и похорон Костельника. Галана, когда я получал письмо, на «корабле» не было. Он ушёл к морю.

Я спустился на берег и увидел Ярослава, стоящего по пояс в воде.

— Ярославе!.. Ярославе! — ещё не дойдя до воды, крикнул я. — Послушайте, во Львове убит Костельник…

И, приблизившись к кромке берега, прочёл ему вслух только что полученное письмо. Галан выпрямился. Освещённое предзакатным солнцем его мокрое лицо стало напряжённым, печальным. Он вздохнул и громко сказал:

— Да… Следующая очередь моя!..

Это был единственный раз, когда он выдал свои мысли, полные горестного предчувствия, основанного на многом тайном, опасном и тщательно скрываемом от близких в его личной жизни, о чём мы тогда ещё не знали и не догадывались…