Андрей Иванов - Морская битва двух империй. Нельсон против Бонапарта

Мармон, живший на улице Сен-Лазар, пригласил к себе на завтрак нескольких офицеров и предложил им участвовать в деле. Офицеры согласились, Мармон привел их на бульвар Мадлен, но двое все же сбежали. Оставшиеся должны были тронуться в путь вместе с заговорщиками, но не было лошадей. Тогда Мармон взял лошадей в соседнем Манеже.

Они скакали но улицам, заполненным людьми, живо обсуждавшими события. И Сиейес прибыл верхом в сопровождении двух адъютантов. Другие директора оставались в Люксембургском дворце, не понимая, что происходит.

Бонапарт въехал во дворец Тюильри около десяти часов. Он должен был принести присягу перед депутатами Совета старейшин — и сделал это в выражениях красноречивых и туманных, ни единым словом не упомянув о конституции. Когда он произнес слово «клянусь», солдаты в один голос повторили: «Клянемся!» На трибунах раздались аплодисменты.

Заседание Совета старейшин было прервано. День только начинался, а его программа уже была выполнена. Однако Бонапарту пришлось произнести еще одну речь, и слова ее были заранее подготовлены. Дело в том, что Баррас решил наконец узнать, что происходит, и направил на разведку своего секретаря Ботто.

Посол Барраса пробился к Бонапарту сквозь толпу и внезапно получил психологический удар страшной силы. Этот удар был предназначен не ему, а уходившему режиму Директории.

«Что вы сделали с Францией, которую я оставил вам в таком блестящем состоянии?» — начал Бонапарт. Ботто был ошеломлен, а речь генерала слышали все военные и гражданские лица, собравшиеся в саду Тюильри. Бонапарт громко и образно говорил о бедах Франции и плохом управлении страной.

Хотя последовавшие за тем фразы были просто политическими лозунгами, впечатление было глубоким. Покорив слушателей, Бонапарт подошел к Ботто и вполголоса сказал ему о своих неизменных личных чувствах к Баррасу. Следом он провел смотр войск.

Во время смотра явился Журдан и не получил никакой роли. Для Бонапарта было достаточно, чтобы он не мешал перевороту. Ожеро кинулся на шею бывшему начальнику со словами: «Как, генерал, разве вы не надеетесь больше на вашего маленького Ожеро?»

К полудню в Люксембургский дворец пришли Талсйран и адмирал Эсташ Брюи и вручили Баррасу черновик прошения об отставке. Проигравший политик подписал бумагу, адресованную старейшинам, и тут же попросил разрешения удалиться в свое имение в Гробуа. Когда в Тюильри получили эту бумагу, Бонапарт тут же отрядил сотню драгун, составивших эскорт Барраса.

Между тем Гойе и Мулен артачились и не поддавались на уговоры Сисйсса и Роже-Дюко, заявивших о своих отставках. Другие сторонники Бонапарта и Сиейеса также не смогли убедить упрямых директоров сложить властные полномочия.

Тогда решено было использовать Моро, и он стал тюремщиком непокорных членов Директории. Бонапарт быстро провел дислокацию войск и расставил своих людей на важные посты: Андреосси исполнял обязанности начальника генерального штаба, имея одним из помощников Каффарелли, брата погибшего в Сирии руководителя инженерного корпуса Восточной армии, Ланн заведовал дворцом Тюильри, Мюрат направился охранять дворец Бурбонов, резиденцию Совета пятисот, а Мармон был поставлен во главе кавалерии.

Остаток дня Бонапарт давал приказы и принимал людей. Поздно вечером он вернулся домой. Впереди был второй день, трудный и непредсказуемый. Ложась спать, Бонапарт зарядил пистолеты и положил их возле себя.

Войска, расположившиеся во всех парламентских помещениях, спали, не снимая сапог. Генерал Ланн был начеку.

9 ноября все прошло гладко, и даже противники заискивали перед Бонапартом. Но как завтра поведут себя Журдан, Ожеро, Бернадот? Какую роль думает сыграть Люсьен? На совещаниях со сторонниками брат уверял, что контролирует Совет пятисот и заставит депутатов вотировать все что угодно. Он просил лишь одного — полной свободы действий.

Между тем Журдан и Ожеро решили не ехать в Сен-Клу, а активизироваться в случае неудачи Бонапарта. Бернадот появлялся в Тюильри и затем решил сойтись с Моро и привлечь того на свою сторону. Вечером он совещался с якобинскими депутатами и изложил им амбициозный план: Совет пятисот должен издать декрет и поставить его, Бернадота, на одну высоту с Бонапартом, и они вместе будут командовать войсками. Не все его поняли, но некоторые решили дать бой побеждающей партии сторонников Бонапарта. Бернадот пригласил якобинских лидеров к себе домой к пяти часам утра.

Лани, охранявший Тюильри, утром хотел отправиться в Сен-Клу, чтобы участвовать в решающих событиях. «Нет, генерал, вы ранены, а нам придется долго не сходить с коня, — ответил Бонапарт. — Нет, мой друг, останьтесь здесь».

«Бертье, — обратился он к своему главному штабисту, — вы едете со мной; вы тоже, толстый папаша (хлопнув по животу генерала Гарданна). Но что с вами, Бертье? Вы нездоровы?» Бертье: «У меня гвоздь в сапоге; я наколол себе ногу; пришлось наложить припарку». Бонапарт: «Так оставайтесь». Бертье: «Ну уж нет! Если бы даже мне пришлось едва тащиться и терпеть адские муки, я вас не покину».

Бонапарт выехал в карете со своими адъютантами. Их сопровождал отряд кавалерии. Адъютант Лавалетт ехал вместе с Бурьенном. Они проезжали место казней на площади Согласия, и тут Бурьенн сказал своему попутчику: «Мы будем ночевать сегодня в Люксембурге или сложим головы здесь». Сиейес приготовил экипаж на случай неудачи и бегства и держал его в Сен-Клу, в укромном месте.

Депутаты заполнили залы. Старейшинам выделили лучшее помещение, занимавшее в длину весь первый этаж правого флигеля дворца, члены Совета пятисот разместились в оранжерее, соединенной с дворцом крытым ходом. Заседания палат открылись.

Каждые десять минут Лавалетт, дежуривший на одной из трибун Совета пятисот, являлся к Бонапарту и докладывал, что происходит. Дело двигалось очень медленно, и Наполеон терял терпение.

Прибыли Ожеро и Журдан, одетые в штатские плащи. Они изменили свое первоначальное решение оставаться в Париже и теперь бродили в окрестностях дворца, приглядывались к солдатам и слушали их разговоры.

Затем Ожеро проник в кабинет Бонапарта. Сочувственным и одновременно укоризненным тоном он посоветовал генералу сложить с себя внеконституционные полномочия. «Сиди смирно, — ответил Наполеон, — снявши голову, по волосам не плачут».

Перемена в поведении Ожеро очевидна (он чувствует явную пробуксовку процесса). Бонапарт понимает, что пора действовать, и идет к депутатам.

Но, увы, потенциальный диктатор говорит не по делу. Он бездоказательно обвиняет и использует неудачные образы. Ничего не добившись в Совете старейшин, он направляется в Совет пятисот, где его подвергают обструкции.