Андрей Иванов - Морская битва двух империй. Нельсон против Бонапарта

Он будто забыл, что перед ним — опытнейшие политики передовой европейской страны, и пытается общаться с ними на том языке, на котором разговаривал с каирскими шейхами. Во время перерыва между собственными выступлениями в двух палатах он бросил своему ненадежному другу: «Ожеро, вспомни Арколу!»

Бонапарт будто снова бросается па мост и слышит в ответ: «Долой диктатора! Долой тирана!» И самое страшное: «Вне закона!» Так они кричали тем, кто следом отправлялся на эшафот.

Люсьен, обещавший держать депутатов в узде, не может утихомирить собрание. Дело доходит до драки: депутаты и солдаты ринулись врукопашную, генералы Мюрат, Гарданн, Лефевр участвуют в потасовке и пускают в ход кулаки, а самому Бонапарту достается от великана Дестрема, который кричит ему в лицо: «Разве для этого ты побеждал?» И Бонапарт чувствует тяжелую руку этого депутата на своем плече. Солдаты вырывают генерала из рук парламентариев и выводят его из зала.

Люсьен пробует говорить, но его не слушают и требуют слова. С новой силой открываются прения.

Бонапарт вернулся в кабинет, где его ждали Сиейес, Роже-Дюко, генералы и другие союзники. Его речь была бессвязной, он плохо узнавал людей. Он сказал Сиейесу: «Генерал, они хотят объявить меня вне закона». Тот ответил: «Они сами поставили себя вне закона».

Главные слова произнесены, осталось подкрепить их действием. Мюрат и Леклерк, весь день ждавшие этого момента, просят доверить дело армии. Сиейес их поддерживает.

Бонапарт колеблется: можно ли положиться на все войска? Он выходит на воздух и приказывает подать ему коня. Он направляется в ряды гренадер и спрашивает их: «Солдаты, могу я положиться на вас?» Солдаты смущены. Бонапарт называет депутатов негодяями и изменниками: «Я шел научить их, как спасти республику, а они хотели убить меня».

Этой лжи недостаточно, и один в поле не воин. Но генералы и офицеры окружают Бонапарта, ловят каждое его слово и ведут агитацию среди солдат, добавляя многое от себя. Мюрат но пятам следует за Бонапартом, Леклерк проявляет колоссальную энергию.

И когда Бонапарт повторяет вопрос, может ли он рассчитывать на солдат, то слышит дружные крики: «Да! Да!» Это придаст ему новые силы.

Но все же, признает Лавалетт, если бы перед гвардией проделал энергичный и отважный соперник, то неизвестно, чем бы дело закончилось. Но Бернадот струсил и не явился, отсиживаясь дома, Журдан бродил в нерешительности, а Ожеро так и не нашел в себе сил бросить вызов будущему тирану.

День догорал, и начался заключительный акт политической драмы. Люсьен вновь заговорил и потребовал от депутатов, чтобы они «вернули сюда генерала».

«Мы не признаем его!» — кричали ему в ответ. «К делу! К делу!» — ревели якобинцы и требовали объявить генерала Бонапарта вне закона.

И тогда Люсьен использовал последнее средство. Он сбросил с себя депутатскую тогу и швырнул ее на пол трибуны. За тогой последовали ток и шарф с золотой бахромой.

Люсьен закричал: «Я должен отказаться от надежды быть выслушанным, а так как меня не хотят слушать, я слагаю с себя на трибуну, в знак прискорбия, знаки народной магистратуры!»

Это действие дало кратковременный эффект, но Люсьен понимал, что необходимо вмешательство извне. Разглядев в толпе инспектора залы, генерала Фрежевилля, человека надежного, Люсьен наклонился к нему и быстро прошептал: «Надо прервать заседание; еще десять минут, и я уже ни за что не отвечаю!» Он попросил передать это генералу Бонапарту.

Получив сигнал, Наполеон наконец понял, что пора выводить Люсьена из зала. Капитан гренадер получает приказ и ведет с собой десять солдат. Он входит в зал заседаний Совета пятисот с громким криком: «Да здравствует республика!» Депутатам нравится этот призыв, и они умолкают.

Люсьен, усталый, близорукий, не может понять, зачем пришли солдаты. Возможно, они будут арестовывать его? Капитан доходит до трибуны, за ним гренадеры. Он приглашает Люсьена следовать за собой, но тот цепляется за перила трибуны. Офицер настаивает, а затем, став сзади него, просто берет председателя палаты под руки, насильно поднимает и ставит на пол у подножия трибуны. Гренадеры тащат Люсьена из залы, ведут его через весь замок и приводят к брату.

Теперь они были вместе — два брата, военный и парламентарий, и в глазах гвардии это очень сильный фактор. Если Люсьен сейчас заговорит, то это будет призыв от имени совета.

И младший брат, который в начале переворота мог иметь мысли о разделе власти с Наполеоном, ставя при этом себя на важное место в государстве, теперь понимал, что необходимо последнее усилие в пользу старшего брата. Он вдохнул свежего воздуха и потребовал драгунскую лошадь.

Два брата подскакали к гренадерам, и Люсьен сказал речь, которая принесет Бонапартам победу. Он говорил о том, что работа совета парализована, поскольку его держат в страхе «несколько представителей, со стилетами осаждающих трибуну, угрожая смертью своим товарищам и добиваясь этим путем ужасающих постановлений». Не генерал, исполнитель законного декрета, а они, эти «дерзкие разбойники, без сомнения, подкупленные Англией», должны быть поставлены вне закона!, Они уже не представители народа, а «представители кинжала».

Люсьен указывает на лицо Наполеона, на котором запеклась кровь, и ставит эффектную точку: он велит подать себе обнаженную шпагу, приставляет ее острие к груди брата и клянется, что убьет его, если тот когда-либо посягнет на свободу французов.

Солдаты верят этим словам. Они потрясены, тронуты и уже сами рвутся вперед. Наполеон приказывает, офицеры заносят сабли и дают знак барабанщикам.

Раздается барабанная дробь, Мюрат строит гренадер в колонну, и они идут в атаку. Первыми в зал заходят воины Мюрата, затем к ним присоединяются бойцы Леклерка.

Напрасно депутаты кричат, что солдаты «марают свои лавры». Они слышат приговор, произносимый Мюратом и офицерами: «Граждане! Вы распущены!» Скрестив штыки, воины идут на депутатов, и те вынуждены покинуть зал заседаний — кто в страхе, бегом, а кто медленно и с достоинством.

Прошел лишь месяц со дня высадки Бонапарта во Фрежюсе, как он и его сторонники покончили с режимом Директории. В результате государственного переворота тридцатилетний молодой человек получил власть над великой страной.

Узнав об отъезде Бонапарта, Клебер был в ярости. И было от чего. Армия брошена. Казна пуста, и нечем платить людям жалованье. Преемник справедливо обвинил Бонапарта в краже двух миллионов франков. В разговорах с приближенными офицерами он презрительно называл дезертира «герой», «Всевышний» или просто «типчик».

— Этот жулик, — негодовал Клебер, — бросил нас с его штанами, полными дерьма. Когда мы вернемся во Францию, мы ткнем его лицом в это.