Владимир Бешанов - Шестьдесят сражений Наполеона

Русские, сохраняя порядок, отошли на 800 метров за Горецкий овраг. Французы сделали попытку преследовать их кавалерией, но были отражены контратакой войск 2-го и 3-го кавалерийских корпусов. Войска центра и левого фланга русских устроились на второй позиции и были готовы продолжать борьбу.

Узнав о взятии батареи Раевского, Понятовский снова повел свой корпус в наступление и снова был отброшен. Но положение Утицкого отряда осложнилось, так как после отхода левого фланга к Семеновскому оврагу образовался большой разрыв в расположении войск. Опасаясь обхода с севера корпусом Жюно и удара с фронта корпусом Понятовского, генерал Багговут приказал оставить Утицкую позицию и отойти к Семеновскому оврагу.

К концу дня русские прочно занимали позицию от Горок до старой Смоленской дороги, отойдя в общем на 1— 1,5 километра от главной позиции. Но они не уходили с поля битвы, и их артиллерия не умолкала, а скорее, наоборот, усилила свой огонь. Русские ядра уже начали падать вблизи императора. Наполеон тогда приказал выдвинуть ближе к русскому огню несколько новых батарей гвардейской артиллерии. Но прошло немного времени, и русские ядра снова стали пролетать над императором и его свитой. Некоторые ядра на излете подкатывались к ногам Наполеона. «Он их тихо отталкивал, как будто отбрасывал камень, который мешает во время прогулки», — говорил дворцовый префект де Боссэ, бывший в эти дни в свите. Угрюмое настроение и плохо скрываемое беспокойство императора не проходили, и ни гибель Багратиона, ни взятие Семеновских флешей, ни победа над редутом Раевского не улучшали его настроения. В течение всего сражения Наполеон не садился на лошадь. Он шел пешком со свитой офицеров и не переставал следить за движением на поле битвы. Адъютанты беспрестанно получали от него приказания и отъезжали прочь. Позади императора стояли гвардия и несколько резервных дивизий.

Очевидцы никогда не могли забыть бородинских ужасов. «Трудно себе представить ожесточение обеих сторон... — свидетельствует история лейб-гвардии Московского полка. — Многие из сражавшихся побросали свое оружие, сцепились друг с другом, раздирали друг другу рты, душили один другого в тесных объятиях и вместе падали мертвыми. Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая трупы в землю, упитанную кровью. Многие батальоны так перемешались между собой, что в общей свалке нельзя было различить неприятеля от своих. Изувеченные лошади и люди лежали группами, раненые брели к перевязочным пунктам, покуда могли, а выбившись из сил падали, но не на землю, а на трупы павших раньше. Чугун и железо отказывались служить мщению людей; раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, как плугом. Пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках заглушались пальбой и барабанным боем. Более нежели из тысячи пушек с обеих сторон сверкало пламя и гремел оглушительный гром, от которого дрожала земля на несколько верст. Батареи и укрепления переходили из рук в руки. Ужасное зрелище представляло тогда поле битвы. Над левым крылом нашей армии висело густое черное облако дыма, смешавшегося с парами крови; оно совершенно затмило свет. Солнце покрылось кровавой пеленой...»

Наступал вечер. Величайшая битва всей наполеоновской эпопеи шла к концу, но как назвать этот итог? Это не было ясно ни Наполеону, ни маршалам. Чувство победы решительно никем не ощущалось. Маршалы были недовольны. Мюрат говорил, что не узнавал весь день императора, Ней — что император забыл свое ремесло.

С обеих сторон до вечера гремела артиллерия и продолжалось кровопролитие, но русские и не думали уходить. Уже сильно стемнело. Пошел мелкий дождь, Наполеон спросил: «Что русские?» — «Стоят на месте, Ваше величество». — «Усильте огонь, им, значит, еще хочется, — распорядился император. — Дайте им еще!»

Угрюмый, ни с кем не разговаривая, сопровождаемый свитой, Наполеон объезжал вечером поле битвы, глядя воспаленными глазами на бесконечные горы трупов. Французские и русские мертвецы так густо устилали землю, что императорская лошадь должна была искать место, куда бы опустить копыто меж горами тел людей и трупами лошадей. Стоны и вопли раненых неслись со всех концов поля. Пленных русских оказалось всего 700 человек.

С наступлением темноты Наполеон отвел свои войска на ночлег на исходные позиции к реке Колоче, оставив занятые им укрепления русских. Бородинский бой закончился.

На первый взгляд исход сражения как будто не был решен, так как обе стороны сохраняли положение, которое занимали до его начала. Вечером Кутузов был полон оптимизма и обещал утром продолжить битву, и это заявление было с радостью встречено русскими войсками. Никто из солдат и офицеров не считал сражение проигранным. Всю ночь к сигнальным огням подходили и подползали израненные люди, всю ночь шел приблизительный подсчет потерь. К утру общая картина была ясна. Действительность оказалась страшнее худших опасений.

«Под Бородином русских выбыло из строя около 58 000 человек, половина сражавшейся армии. От гренадерской дивизии Воронцова из 4000 человек уже к трем часам дня осталось 300 человек. В Ширванском полку из 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров». Были батальоны и роты, истребленные почти целиком, дивизии, от которых осталось несколько человек, корпуса, походившие по своей численности на батальоны, 6-й, 7-й и 8-й корпуса были почти полностью уничтожены. Убитыми и ранеными выбыли 29 генералов. При этом русская армия потеряла значительную часть именно кадрового состава, возместить которую сразу не представлялось возможным.

Когда Кутузов увидел, что половина русской армии истреблена, он категорически решил спасти другую половину и отдать Москву без нового боя. Русский командующий не располагал в данный момент никакими резервами, и он счел необходимым отойти. «Когда дело идет не о славе выигранных только баталий, но вся цель будучи устремлена на истребление французской армии, — я взял намерение отступить». Это ему не помешало провозгласить, что Бородино было победой, или, как писали западные историки, он «...имел бесстыдство донести царю, будто была одержана победа. Ответом на это явилось вступление Наполеона в Москву».

Российское общество также не восприняло это как победу. Оставление Москвы вызвало шок в стране. «Чтобы ни говорили, но последствия достаточно доказывают, что сражение было проиграно. Армия, а особливо левый фланг, понесли чрезвычайную потерю», — это из письма Винценгероде.