Электрон Приклонский - Дневник самоходчика

Ранним утром, когда наша колонна, состоявшая из нескольких ИСУ-152 и Т-34-85, вынуждена была задержаться для заправки горючим и снарядами, мы успели-таки выбить треклятую шестерню из зацепления. На кулисе, против прорези для четвертой передачи, выбиваю зубилом приметный крест, чтобы, увлекшись, не «воткнуть» случайно рычаг в запретную прорезь.

Днем продолжаем гнать фрица, который отстреливается кое-как, второпях. Пехоты нашей давно что-то не видно.

На нашей машине, отлично идущей, сегодня многолюдно и весело: кроме трех наших автоматчиков, на броне едут два пассажира — приблудившийся бронебойщик со своей долговязой «пушкой» и санинструктор Нина, Федькина зазноба.

Во второй половине дня стала появляться фашистская авиация. Чем это вызвано — нам понятно, и мы ухо держим востро. Сначала самолеты налетали поодиночке или в паре, но мы продолжали движение в колонне, на ходу увеличивая дистанцию между машинами и прибавляя скорости, так что немецкие бомбы понапрасну валили лес либо буравили болота по обеим сторонам дороги.

Надолго запомнится конец дня: на нашей машине из десяти человек совершенно невредимым, кроме меня, остался только заряжающий гвардии старший сержант Николай Зайцев. Серьезно ранило наводчика гвардии старшину Павла Лукина, двух автоматчиков и Нину, оцарапало замкового гвардии старшего сержанта Тихонова Кирилла, последнего нашего автоматчика и комбата. Незнакомый солдат-бронебойщик был убит наповал.

Дело было так. После очередного короткого воздушного нападения, во время которого на машине гвардии младшего техника-лейтенанта Кабылбекова близким взрывом покорежило левый ленивец, а у одной тридцатьчетверки, остановившейся почему-то прямо на дороге, 50-килограммовая бомба проломила крышу башни (экипаж, на его счастье, находился вне машины), старший офицер, ведущий колонну, получил по рации приказ: прекратить движение и дождаться пехоты. Уставшие за долгий день танкисты и самоходчики, радуясь передышке, с удовольствием выполнили команду, быстро рассредоточив вдоль обеих опушек машины и замаскировав их ветвями. Место, где мы остановились, представляло собой длинную поляну, образованную раздавшимся вдруг в обе стороны от дороги хвойным лесом. Машина Кабылбекова получила повреждение при самом въезде на эту поляну и находилась метрах в пятидесяти от моей. Из-за деревьев у поворота лесной дороги выставлялась только передняя часть подбитой самоходки. От нас хорошо видно, что экипаж ее уже приступил к ремонту. Чуть впереди меня, развернувшись лбом к моей машине, стоит Т-34-85, хорошо укрытый низко нависшими над ним ветвистыми сучьями двух старых ив.

Корма нашей самоходки окружена дико разросшимся лесным малинником. Кусты его густо осыпаны крупными ягодами, спелыми и сочными. Нашлись и лакомки. Как только была закончена маскировка, Николай, Кирюша и один из автоматчиков решили «попастись», не отходя ни шагу от машины. Два других автоматчика остались у левого борта, обращенного к дороге, следить за воздухом и за поляной. Командир и наводчик тоже ведут наблюдение, высунувшись из башенных люков. Сидя за рычагами и покуривая в открытый лючок, словно в форточку, спокойно посматриваю на левую опушку с замаскированными танками и на дорогу, убегающую в дальний конец поляны и исчезающую в лесу. Пусть кто попробует сунуться сюда. Позади меня, прижавшись спиной к теплой моторной перегородке, клюет носом Нина. На броне, за башней, греется в лучах уже невысокого солнца бронебойщик. Очень тихо. Ни выстрела, ни звука мотора, будто и войны нет. Из лючка видно, как танцуют в воздухе, шелестя прозрачными, поблескивающими на солнце крыльями, большие лесные стрекозы, гоняясь за добычей…

Вдруг впереди, вдоль опушки, приближаясь к нашей машине, взметнулось несколько невысоких взрывов, на башне что-то двукратно резко лопнуло, по броне ударила частая россыпь осколков и пуль — и тотчас звуки этого бешеного смертоносного смерча перекрыл пронзительно звенящий вой авиационного мотора. С опозданием захлопываю смотровой люк: неведомо откуда взявшийся мессер, строча из пушки и пулеметов, стремительно пронесся на бреющем полете, почти касаясь верхушек деревьев. Едва стих вдалеке шум штурмовки, раздались стоны снаружи. Нина вскинулась, подхватила свою толстенную, увесистую суму и проворно вылезла из башни. Высовываюсь следом за ней по пояс из квадратного люка: два автоматчика беспомощно шевелятся на земле, возле самой гусеницы, а их товарищ стоит, прислонившись плечом к крылу, и зажимает правой рукой левую пониже локтя. Прямо передо мной, на моторной броне, неподвижно вытянулся, истекая кровью, солдат-бронебойщик: очередь крупнокалиберного пулемета прошила его тело. Убедившись, что наша помощь ему уже не нужна, Нина спустилась к автоматчикам, чтобы перевязать их. Кирюша вызвался ассистировать ей, а я прикрыл убитого малым брезентом.

Тревожный голос комбата позвал меня в машину. Поспешно влезаю в люк и вижу: наводчик, который еще минуту назад спокойно стоял на своем сиденье, сполз на днище и держится правой рукой за голову, а из-под пальцев по его лицу течет кровь. Гимнастерка на левом плече Лукина порвана и намокла от крови. Вдвоем с Кугаенко мы принимаемся неумело перевязывать молчащего старшину. Командир, просунув руки под мышки раненого, поддерживает его в сидячем положении, я орудую индивидуальными пакетами.

Не успел я до конца забинтовать плечо, фашистский истребитель снова с ревом промчался над поляной, но уже в обратном направлении, осыпая опушку пулями и снарядиками. Санинструктор и замковый, застигнутые врасплох, легли на раненых, прикрывая их. Самолет мгновенно исчез за деревьями, и мы с комбатом, обеспокоенные, выскакиваем из люков. Наш Кирюша, пыхтя, подсаживает Нину на броню. Мы подхватываем девушку под мышки и втаскиваем в башню.

Санитарка наша вся изранена. Пока мы бинтовали ей голову, руку, даже бедро, все шло хорошо. Доходит очередь до спины. Надо снимать гимнастерку и нательную рубаху. И всем очень неловко. У Нины сонные глаза, полуобморочное состояние, но она вяло двигает руками, защищаясь, когда мы пытаемся расстегнуть пуговицы на гимнастерке. Кугаенко выругался сквозь зубы, приказал мне держать девушку за руки, а сам храбро задрал на ней обмундирование вместе с бельем до самой шеи. Потом, стараясь не глядеть на Нинину грудь, полную и красивую, мы торопливо смазываем девичью нежную кожу вокруг кровоточащих ранок и туго пеленаем стан широкими бинтами от пояса до самых лопаток. Наконец гимнастерка осторожно опущена, и Нина, тихо постанывая, улеглась с нашей помощью у моторной перегородки на разостланную комбатову шинель. Всего при перевязке мы насчитали у нее одиннадцать мелких осколочных ран. У левого борта полулежит Лукин, бессильно опираясь грудью на спинку моего сиденья, и изредка молча тяжело вздыхает.