Юрий Чернов - Судьба высокая «Авроры»

Собрались все командиры. Были давние знакомые: Евгений Дементьев, сослуживец по «Авроре», командир третьего орудия, всегда нахмуренный, будто чем-то недовольный; Александр Доценко, отутюженный, как перед смотром, деловитый и серьезный, а рядом другой севастополец — Алексей Смаглий, улыбчивый, белозубый, с грустными — вопреки улыбке — глазами. Из пополнения батареи — врач Антонина Павлушкина, уже успевшая насесть на Антонова с претензиями: колодец открытый, непорядок; техник-интендант II ранга Григорий Швайко, поскрипывающий новой портупеей, только что прибывший из Выборгского училища, суетливый, разговорчивый, открытый. Он признался: в училище прозвали «Швейком», предупредил: «Прошу не путать, я — Швайко», но, кажется, гордился кличкой: все-таки сравнили с бравым солдатом, известным во всех странах мира.

Ровно в девятнадцать прибыл инженер-каперанг Соскин. Рядом с землянкой хлопнула дверца машины. Командир дивизиона прошел к столу, снял фуражку, оставившую на лбу след, и несколько минут вглядывался в знакомые лица, что-то перебирая в памяти или желая запомнить эти лица. Потом, как бы смахнув отвлекающие мысли, сказал:

— С делами батареи я знаком. Сегодня коснусь более общих вопросов…

Прежде инженер-каперанг интересовался только насущным, конкретным: оборудованием огневых позиций, маскировкой, устройством личного состава, точными расчетами для боевой стрельбы. Населенные пункты, дороги, железнодорожные станции в радиусе тридцати километров батарея могла в любой момент накрыть уничтожающим огнем.

— Рапортов с просьбой отправить в действующую армию много? неожиданно спросил инженер-каперанг.

— Подал каждый пятый, — ответил Иванов и, отыскав глазами Швайко, добавил: — Даже командиры… Он оборвал фразу. Фамилии не назвал.

Соскин не стал произносить назидательные речи — он, видимо, терпеть их не мог, был человеком дела и твердо усвоил, что слово — это тоже дело. Поэтому он не напоминал, что дивизион назван дивизионом специального назначения не случайно и не случайно прикрывает Ленинград в самом опасном месте. Кто из артиллеристов не знал, что от Пулковских высот до Международного проспекта танки могут пройти в считанные минуты… И Соскин заговорил совсем о другом. Он рассказал, что Гитлер предполагал взять Ленинград 21 июля, месяц назад. Формальные расчеты фашистских штабистов, многократно взвешенные и выверенные, как им казалось, давали такую возможность. Группа вражеских армий «Север», двинувшаяся к городу на Неве, насчитывала шестьсот тысяч солдат и офицеров, более тысячи танков, около тысячи самолетов и шесть тысяч орудий. Однако приказ фюрера не выполнен. Ошибка в расчетах? Чья ошибка? Диктаторы, как известно, не ошибаются ошибаются их подчиненные. Виновны, во всяком случае, они.

Командующий группой «Север» генерал-фельдмаршал фон Лееб, увенчанный рыцарским крестом за прорыв линии Мажино, не желает быть развенчанным. Его армии будут рваться к Ленинграду, пока есть хоть один из шестисот тысяч солдат, хоть одно из шести тысяч орудий…

Сегодня противник вышел к Красногвардейску [32]…

Никто не задавал вопросов. Слово «Красногвардейск» означало — надо ждать. Вот-вот немцы могут прорваться к Вороньей горе. Может быть, сегодня ночью. Может быть, завтра. Может… На войне трудно прогнозировать. Надо быть готовым.

В глухом и плотном мраке Антонов возвращался на огневую позицию. В ближнем болотце озабоченно перекликались лягушки. Он вышел на картофельное поле и направился в сторону деревни Мурьелы.

Лягушачьи вскрики были уже почти неразличимы, когда его слуха коснулись далекие отзвуки канонады. Он остановился, прислушался. Он еще сомневался: не кажется ли? Это было едва-едва уловимо. Но это было.

Павлушкина избегала встреч с Алексеем Смаглием, но не думать о нем, не вспоминать его не могла. Даже обучая санитаров накладывать на голову повязку, она вдруг замечала, что эта повязка и весь разговор о черепных ранениях обретают определенный и конкретный смысл, что черепные ранения опасны постольку, поскольку опасны для него…

Матросы благоговейно смотрели, как проворные руки доктора, взяв два бинта, в мгновение ока закрепляли на голове одного из них «шапку Гиппократа» — аккуратную, надежную. А у них не получалось: бинт на голове не держался, сползал. И никто, конечно, не мог заподозрить, что доктор, так ловко орудующий бинтами, витает бог весть где.

Забот у Павлушкиной все прибывало и прибывало. Занятия с санитарами шли полным ходом. Они научились накладывать жгуты, останавливать кровотечение, применять шины, делать уколы, а тут, как обухом по голове, сообщение с четвертого орудия: у лейтенанта Кузнецова боли в животе, у замкового из его расчета рвота, колики.

Неужели вспышка эпидемии? Сейчас, перед самым боем?

У Кузнецова оказался острый аппендицит — его увезли в госпиталь.

С отравлением справилась, труднее было справиться с собой, со своей тревогой: в садах налились яблоки, в огородах созрели огурцы, неровен час, вспыхнет дизентерия, и батарея до боев выйдет из строя.

Иванов передал на все орудия телефонограмму: «Выполнять приказания врача, как мои».

В санпункт из Ленинграда прислали пополнение — сан-дружинницу Зою. Она только что окончила десятилетку, была уже не девочкой, а девушкой — ей было тесновато в платье школьных лет, которое упруго облегало ее плотное, молодое тело. На фронт Зоя ушла добровольно, видно, проявила характер, добилась желаемого. Медицинских навыков не имела, но очень хотела все уметь и все постичь.

В думах Павлушкиной мелькнуло: «Вот обучу Зою, во время боя оставлю ее здесь, на медпункте, сама перейду на запасной». Запасной разместили рядом с пятым орудием, а пятое находилось в самом центре расположения батареи. Пожалуй, она поступила бы так же и не будь Смаглия. однако что делать, если получилось именно так…

Думая об этом по пути с кузнецовского орудия в Дудергоф, Павлушкина услышала тяжелый гул самолетов. Бомбардировщики прошли над Вороньей горой, за ними, скользнув по небу, пронеслось звено «мессершмиттов».

С высоты было видно, как бомбардировщики заходят на цель. Что там? Болотце, заросшее осокой, жидкая рощица, за нею пустырь. В роще Павлушкина это помнила — стояло несколько глиняных танков, на пустыре был оборудован ложный аэродром.

«Юнкерсы» заходили волнами, бомбы взметали землю. Уже, конечно, ничего не осталось от рощицы, от глиняных танков, от ложного аэродрома, а они все бомбили и бомбили.

Самолеты ушли, оставив за собой огромное облако черного дыма.

В звене «мессершмиттов» Павлушкина одного не досчиталась. Пока она соображала, куда он делся, «мессер» появился в небе и пошел прямо на нее.