Рафаил Мельников - Крейсер «Очаков»

Со времени восстания декабристов (1825 г.), освобождения крестьян (1861 г.) и убийства народовольцами царя Александра II (1881 г.) Россия не знала таких глубоких внутренних потрясений, какими был ознаменован год тысяча девятьсот пятый. События одно значительнее и грознее другого сотрясали российскую империю с первых дней этого года. Громом прокатилось по стране известие о позорной сдаче Порт-Артура и бесславном потоплении остатков флота на его рейде. Через считанные дни всеобщая рабочая стачка парализовала заводы столицы, а вслед за ней Россию потрясло неслыханное по жестокости преступление царизма — „Кровавое воскресенье” 9 января. Прогнивший и разложившийся режим, испугавшийся мирного шествия своих подданных, расстрелял, изрубил и растоптал сотни рабочих, пришедших просить у царя помощи в их тяжелой жизни.

9 января — этот, по выражению В. И. Ленина, „великий урок гражданской войны” — стал первым днем начавшегося отрезвления народа, отшатнувшегося от веры в „царя-батюшку”. Путь на баррикады становился все очевиднее. В составленном в тот же день воззвании „Ко всем русским гражданам и общественному мнению европейских государств” Максим Горький — свидетель бессмысленного расстрела — прямо обвинил Николая II „в убийстве мирных людей, ничем не вызвавших такой меры против них”, и призвал всех граждан России „к немедленной, упорной и дружной борьбе с самодержавием”.

Неудержимо нарастал и катился по стране вал первой русской революции, все более шатким становилось положение царизма: в январских стачках участвовало свыше 444 тысяч рабочих, то в одной, то в другой губернии вспыхивали крестьянские восстания, в городах не прекращались столкновения демонстрантов с войсками.

А затем, в мае, — Цусимская катастрофа с ее пятью тысячами напрасных жертв, гибелью почти всей эскадры, позорной сдачей немногих уцелевших кораблей. „Этого ожидали все, — писал В. И. Ленин, — но никто не думал, чтобы поражение русского флота оказалось таким беспощадным разгромом.” Бросивший в бой неподготовленную эскадру в слепой надежде на чудо царизм оказался в глубоком шоке. Но спустя месяц его потрясло несравненно более страшное для него событие — восстание на броненосце „Потемкин”. Посланная на усмирение эскадра сама оказалась на грани восстания, а один из ее броненосцев — „Георгий Победоносец” — перешел на сторону „Потемкина”.

Объятый страхом за будущее пошатнувшегося престола Николай II, не задумываясь, отдает приказ потопить торпедами свой лучший только что построенный корабль с его более чем 800 человек команды. Срочно привести этот приказ в исполнение требует морской министр Бирилев. „Жестоко наказать”, „судить самым скорым полевым судом”, „приговор привести в исполнение перед всей эскадрой и городом Одессой”, — сыплются из Петербурга полные животного страха и дикой злобы повеления Николая II, жаждавшего крови бунтовщиков-„потемкинцев”.

Действительно, со времен декабристов в вооруженных силах страны еще не было такого прямого выступления против самодержавного режима. В. И. Ленин немедленно подметил „громадное значение” восстания „Потемкина” и присоединения к нему „Георгия Победоносца” как первой попытки „образования ядра революционной армии”.

Поднявшаяся с восстанием „Потемкина” и практически захлестнувшая всю страну грозная волна рабочих стачек и крестьянских волнений грозила снести уже трещавшее здание царизма. Лето принесло совпавшие с восстанием „Потемкина” по времени восстание матросов в Либаве и волнения солдат в Усть- Двинской крепости, затем восстание на учебном судне „Прут”, всеобщие забастовки в городах, все учащающиеся столкновения с войсками и полицией, баррикады в Лодзи. Жестокие репрессии, казни, ссылки, увольнения и перестановки на флоте и в армии не могли остановить революционного движения в вооруженных силах.

И тогда царизм пустился на хитрость — обещал стране свободу.

Мошеннический характер этой уловки, по которой законом от 6 августа царь собирался создать лишь законосовещательную, ничего не решавшую и практически лишенную народных представителей Государственную думу, был немедленно разоблачен большевиками. В постановлении одной из сходок петербургских рабочих было прямо высказано „презрение этой жалкой попытке сохранить разложившееся самодержавие, обмануть рабочий класс и оставить его в положении рабов, лишенных всяких политических и гражданских прав.”

Броненосец „Пантелеймон ” — бывший „Князь Потемкин-Таврический”.

Разгоревшаяся в начале октября всеобщая политическая стачка, в которой участвовало более двух миллионов человек, новые волнения среди солдат, разгромы помещичьих усадеб крестьянами и начавшаяся в ряде городов борьба на баррикадах заставили царизм, практически уже не имевший надежных войск для установления военной диктатуры, пойти на новые уступки. Манифестом 17 октября 1905 г. царь обещал гражданские свободы: неприкосновенность личности, свободу совести, слова, собраний и союзов, расширение народного представительства в Государственной думе, предоставление ей законодательных прав.

„Царизм уже не в силах подавить революцию. Революция еще не в силах раздавить царизм”, — писал В. И. Ленин о сложившемся в тот момент временном равновесии сил. Царизм рассчитывал своими обещаниями внести разлад в силы революции, а затем, когда она пойдет на убыль, отказаться от сделанных уступок. Временное равновесие неизбежно вело к дальнейшему обострению классовой борьбы, к вооруженной схватке с самодержавным режимом.

Уже в день опубликования манифеста царские власти, как и 9 января, начали расстреливать мирные шествия и манифестации с красными флагами. В тот же день Николай II объявил благодарность войскам петербургского гарнизона и особо — семеновскому полку „за верную службу при чрезвычайно тяжелых обстоятельствах”. В. И. Ленин напоминал в те дни, что происходящие события полностью подтверждают предостережения большевиков: „пока не свергнута фактическая власть царизма, до тех пор все его уступки, вплоть даже до „учредительного” собрания, — один призрак, мираж, отвод глаз”.

Полным подтверждением этих слов стали события в Севастополе. Далекий от театра военных действий город со времени восстания „Потемкина” так и оставался на военном положении. Будучи не в силах справиться с нараставшим революционным движением чисто полицейскими мерами, царизм все чаще прибегал к использованию в карательных целях вооруженных сил. Военно-полицейский террор обрушился на город и на флот.