Евгений Кринко - Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и источниковедения

Иногда военными допускались перегибы. Представитель Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Битиев, командированный в сентябре 1942 г. на Северный Кавказ, наблюдал весьма распространившуюся с приближением линии фронта картину. Группы военных под предлогом военных нужд, без предъявления нарядов изымали у колхозников хлеб, скот, материальное имущество. На строительство полевых сооружений без особой нужды разбирались новые дома. По словам Битиева, «все эти факты вызывают большое недовольство у населения», а их искоренение тормозится покровительственным равнодушием военных властей 363. Такие «факты безобразного обращения с местным населением» 364выставляли советские войска в очень невыгодном свете. Приходилось принимать экстренные меры для предотвращения этого явления, применяя жесткие меры в отношении лиц, допускавших экспроприации без санкции военных советов армий и фронта 365.

Гражданские власти, выполняя правительственные задания, также часто прибегали к грубому администрированию. В Дагестане во многих районах работы по сооружению оборонительных рубежей не оплачивались, людей кормили плохо 366. Имела место жестокая практика захвата в заложники членов семей, уклонявшихся от работ 367. Между тем число уклонистов достигло к концу года 10 тыс. чел. 368

Бескомпромиссная борьба с бандитизмом в автономных республиках порой принимала недопустимые формы. В начале сентября 1942 г. несколько партизанских отрядов сожгли два чеченских аула. Это было акцией возмездия за то, что бандиты из числа жителей этих аулов участвовали в нападении на группу красноармейцев 369. Такие меры лишь способствовали эскалации насилия в отношении представителей советских властей. Заместитель начальника отдела по борьбе с бандитизмом НКВД Руденко к числу главных причин расширения повстанческого движения относил «допускаемые перегибы в проведении чекистско-войсковых операций, выражающиеся в массовых арестах и убийствах лиц, ранее не состоявших на оперативном учете и не имеющих компрометирующего материала» 370.

Благодаря круговой поруке и местничеству республиканским властям подолгу удавалось замалчивать неблагоприятную ситуацию в своих регионах. Так, в Дагестане проверка, проведенная в первой половине сентября 1942 г. сотрудниками НКВД, выявила крупнейшие упущения и злоупотребления в административном управлении горными районами республики. В результате многолетних засух и недородов их население находилось на грани голода.

Оно активно выражало свое недовольство, игнорируя колхозы, уклоняясь от призыва в армию, дезертируя, уходя в леса. Однако местные партийные, советские и военные власти самоустранились от проблем, опасались брать на себя инициативу в столь сложном деле и ожидали указаний сверху 371. Аналогичная ситуация складывалась и в других северокавказских регионах. Заместитель наркома внутренних дел СССР И.А. Серов докладывал в Москву: «В течение длительного времени местные органы власти не завозили в горные районы товаров широкого потребления (керосин, спички, мыло, соль и т. д.), в результате [чего] небывало возросли цены на эти товары. Это все в известной степени восстанавливало местное население против органов власти…» 372Председатель СНК Дагестана А.Д. Даниялов впоследствии признавал, что «во многом дезертирству способствовала нечеткость в работе аппаратов райвоенкоматов, партийных, советских и комсомольских организаций, слабая разъяснительная работа» 373. В условиях быстро приближавшейся линии фронта, особенно с учетом того, что главный удар немцев ожидался через территорию Дагестана на Дербент и Баку, такая ситуация становилась нетерпимой.

13—14 сентября член ГКО Л.П. Берия совместно с командующим войсками Закавказского фронта генералом армии И.В. Тюленевым и членом Военного совета фронта А.А. Алиевым лично проверили работу дагестанских органов власти, отправив по ее итогам 15 сентября И.В. Сталину шифрованную телеграмму, в которой возложили всю ответственность за сложившуюся обстановку на первого секретаря обкома и его ближайших помощников: «Секретарь обкома Линкун не обеспечивает руководство обкомом, не обеспечил правильного руководства деревней, очень редко бывает в районах». В вину Линкуну вменялся широкий набор просчетов, среди которых упоминалось даже незнание им ни одного местного языка (при этом сообщалось также, что «второй секретарь – еврей по национальности – также не знает этих языков и редко бывает в горных районах»), жесткое взимание им с пострадавших от засухи районов государственных налогов и недоимок и проч. 374Думается, что, кроме реальных упущений Линкуна, его личность сознательно была демонизирована. Понятно, что русский по национальности первый секретарь Дагестанского обкома оказался на этой должности не по своей воле, – такова была общая политика организации власти в национальных окраинах. Выколачивание налогов любой ценой – тоже диктовалось «сверху».

На основе предложений члена ГКО и наркома внутренних дел Л.П. Берии, командующего войсками Закавказского фронта И.В. Тюленева и первого секретаря ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д.А. Багирова 16 сентября было издано специальное постановление ГКО по Дагестану № 2309 за подписью И.В. Сталина, в соответствии с которым со своей должности был снят первый секретарь Дагестанского обкома Н.И. Линкун 375. Решением Берии из Махачкалы и Баку в горные районы были направлены соль, сахар, чай, спички, керосин, 150 тыс. метров мануфактуры, а также списывались недоимки по налогам за прошлые годы и отменялся налог за 1942 г. Сталин все эти мероприятия на следующий день утвердил, распорядившись оформить свое решение в виде постановления ГКО 376.

На последовавшем сразу за этим XIV Пленуме обкома ВКП(б) Дагестана, стремясь отмежеваться от возможных обвинений, недавние коллеги Линкуна выплеснули наружу масштабную картину бедствий, постигших республику. Говоря о последствиях голода среди горцев-аварцев в 1941 г. и их стихийном переселении на равнину, обернувшемся многочисленными жертвами, один из выступавших отмечал: «Все происходило на наших глазах, и только после вмешательства ГКО мы делаем удивленные лица: искривления нашей национальной политики… Не мы ли были свидетелями этого невольного переселения… когда многотысячная армия бедствующего народа спустилась с гор на плоскость, голодала и вымирала, кто из нас на наших партийных совещаниях и конференциях, пленумах открыто сказал об этом? Никто, ни один. Все это как-то считалось явлением обычным, проходило мимо нас и называлось «неорганизованным переселением» 377.

Самым важным индикатором остроты социально-политической обстановки было распространение антисоветского повстанческого движения и организованного бандитизма.